Грифон, Дракон и Медведь
Мальчик шёл, сова летела,
Крыша ехала домой -
Вот какое было дело
В среду вечером зимой.
Ю. Мориц, «Букет котов»
Наверняка, вы читали множество всяких отчётов о спелеологических экспедициях. Следуя законам жанра, этот рассказ стоило бы начать примерно так: «Летом 2009 года спелеоклуб «Сокольники-РУДН» (Москва) провел очередную экспедицию на Арабику (Абхазия, Гагрский хребет), район Центральное плато, основной объект – пещерная система имени В.В. Илюхина (ПСИ)…» Во введении можно было бы написать, что клуб исследует ПСИ уже много лет, за послевоенное время пройден четвертый сифон, отснято около километра новых ходов и т.д. и т.п. Дальше – сроки, задачи, участники, хронология, результаты, приложения… Всё так, всё правильно, но за такими академическими словами и структурами как-то теряется что-то особенное, уникальное, присущее только этой экспедиции.По-моему, гораздо интереснее читать нечто в свободном стиле, вроде традиционного школьного сочинения «Как я провёл лето». Этот стиль ни к чему автора не обязывает. Можно рассказать о чём-то, а можно и умолчать. Можно дать оценку событиям, а можно и предоставить это право читателям. Можно вообще любую чушь написать, не хочешь – не читай. Красота!
1
Он весь блещет, как Жар-Птица,
Из ноздрей клубится пар.
То ли Атман, то ли Брахман,
То ли полный аватар.
Аквариум, «Инцидент в Настасьино»
Грифон, как известно, - мифическое существо, наполовину лев, наполовину орёл. Родом он из Древней Индии
Своим устрашающим внешним видом символизируют власть над небом и землёй, силу и быстроту, бдительность и гордыню. 
В свободное от поисков и охраны золота время (находить клады – один из его исключительных талантов) грифон покручивает колесо судьбы богини Немезиды, способствуя свершению сурового, но справедливого возмездия. Не очень привлекательный на вид, но в целом благоприятный по характеру персонаж, как считали древние. Хотя, доходят слухи, что от его крика вянут цветы, жухнет трава, и всё живое замертво падает. А уж в христианской традиции грифону, вообще, приписываются противоречивые дуальные качества. Казалось бы, ну и ладно, ну и Бог бы с ним. Стоит ли забивать голову какими-то фантастическими образами и понятиями, которые нас совсем не касаются? А вот, если всё же касаются?
В современной карстологии, с лёгкой руки французов, грифоном называют восходящий источник – «выход карстовых вод из пор, трещин или полостей под гидростатическим давлением». О чём думали почтенные географы прошлого, именуя подземные ручейки и речки, вытекающие из тёмных щелей и колодцев, таким странным словом? Может, действительно, показалось что-то грозное и мистическое в этих природных объектах? А может, были какие-то более простые резоны, и ономастика тут совсем не причём. Я точно не знаю. Как бы то ни было, теперь «грифон» - вполне научный термин. А вот с проявлениями сущности этого иностранного книжного термина, порой, приходится сталкиваться в самых настоящих отечественных полевых условиях. И кто знает, обладали бы восходящие карстовые источники несколько иными метафизическими свойствами, назови их как-нибудь по-другому?
В ПСИ тоже есть свой грифон. Он находится на глубине примерно 700 м по основному ходу. Это – самый большой приток в пещере, и вытекает он, как и положено, из узкой щели. Впервые туда нырял Александр Петрович Ефремов ещё в далеком 1991 году. Привязанный к концу длинной верёвки, в гидрокостюме без поддува, он тогда опустился метров на 15 в глубину. А при возвращении был затянут за верёвку напарником в подпотолочную щель, откуда с большим трудом всё-таки выбрался на поверхность. На следующий год, в 1992, Александр Петрович спустился ещё на несколько метров ниже и заглянул в жерло очередного подводного колодца. Дальше штурмовать грифон собрались только в 2007 году. В тот раз мне, при поддержке Лёши Пустовитина, удалось размотать под водой 80 м ходовика. Узкий, постоянно петляющий в пространстве ход максимальной глубиной 30 метров. Остановился я тогда в плавно восходящей трубе на -27 м, так как ходовик закончился. Я там катушку французскую оставил, потом в щели на выходе постоянно забивался – приключения те ещё были… 
Грифон оказался более серьёзным объектом, чем думалось раньше, очень узким, и дальнейшее его прохождение, помимо психологической устойчивости к подводным калибрам, неожиданно потребовало навыки декомперссионных погружений. Чего бы, подумалось мне тогда, не назвать этот источник просто сифоном? Сифон – совсем не страшное слово. Ну, разве что, в жаргонном медицинском значении… Называют же карстовые источники тоже сифонами, и ныряют в них спокойно. В ПСИ пройдено четыре сифона. Они, правда, и расположены гораздо дальше от входа, и следуют друг за другом с приличной вертикальной частью посередине – словом, совсем не сахар. Но каждый из этих сифонов в отдельности, с точки зрения подводного плавания, существенно проще, чем грифон на -700 м. Связана ли сложная морфология грифона с его названием?
В этом году мы, поначалу, планировали уходить за четвёртый сифон ПСИ, ставить там лагерь и проходить завал на самом дне пещеры. Помнится, даже предполагалась жёсткая конкурентная борьба за право поучаствовать в интересной засифонной работе. Но, человек, как известно, предполагает, а верблюда привязывать надо. Не набралось у нас кворума на такие подвиги. Вспомнили тогда о грифоне, и собрались мы туда с Лёшей Аксёновым по очереди нырять. Уроки двухлетней давности постарались учесть: обзавелись подводными компьютерами, забили нитрокс вместо воздуха, да и навыков заметно прибавилось. Почётное право первого погружения было предоставлено мне, как законная возможность продолжить начатое прохождение. На следующий день уже Лёша планировал нырять, основываясь на результатах моих достижений. Погружаться второму человеку в тот же день достаточно бессмысленно, так как муть в воде долго не оседает, ничего не видно. Если грифон проходится сразу, то теоретически, газов у нас должно было хватить, чтобы затем сплавать и походить по сухой части вдвоём.
Итак, первым нырял я в такой конфигурации снаряжения: два 7-литровых баллона на боковой подвеске и два узких 4-литровых на мягкой спине. Так развесил баллоны я для того, чтобы и габарит свой уменьшить, и газа побольше, чем в прошлый раз, взять. Погрузился и дошёл минут за 5 до конца своего старого ходовика (а два года назад потратил около 20 минут на прохождение этого расстояния). Французская катушка оказалась на месте. Очень странно, но на ручке у неё наросло приличное количество нитевидных водорослей, причём, как показалось, даже зелёных. Это в 2-градусной «стерильной» карстовой воде на глубине 700 метров от поверхности! Возможно, просто показалось… Срастил я ходовики и пополз дальше. Ход идёт всё время вверх, перегиб грифона (самое глубокое место) оказался пройден ещё в прошлый раз. Размотал я 45 метров нового шнурка и, на глубине -13 метров, неожиданно упёрся вентилями маленьких заспинных баллонов в потолок. Вроде бы, внешне ничего не изменилось, но тоннель всё-таки постепенно сузился до непроходимых в моей конфигурации снаряжения размеров. Как ни крутился там, протиснуться дальше так и не смог. Честно говоря, я уже настроился выйти на воздух, глядя, как уменьшаются показания 
глубины на компьютере, и очень обидно было разворачиваться и плыть обратно, не солоно хлебавши. Погружение заняло 40 минут, в декомпрессию я не попал. Оставленную два года назад французскую катушку вытащил на поверхность. Останки водорослей на ней засохли и отвалились, оставив лишь чёрные следы на резиновой ручке.
На другой день Лёша собрал своё снаряжение следующим образом: два шестилитровых баллона разместил на жёсткой спинке, и такие же два баллона положил в транспортник, обмотав его затем пенополиэтиленовым ковриком, чтобы придать мешку побольше положительной плавучести. «Это будет моя торпеда!» - сказал он. Достаточно громоздко получилось, на мой взгляд, но приемлемо. Лёша планировал сначала дышать из баллонов в трансе, затем оставить мешок где-нибудь по дороге, дойти до сужения, остановившего меня, снять с себя спинку со второй парой баллонов, протолкнуть её в щель перед собой, самому за ней пролезть, ну и идти дальше до победного конца. Поначалу всё у него шло по плану: оставил «торпеду» по дороге, прошёл перегиб, прошёл место сращивания ходовиков. Но потом, внезапно, его регуляторы поочерёдно стали вставать на свободную подачу. Не стремительно и бесповоротно, а так, потихонечку - пошумят чуть-чуть и на время успокаиваются. Справедливо решив, что остаться, вдруг, без воздуха за сотню метров подводных узостей до выхода не очень радостно, Лёша повернул обратно. Плывя в абсолютной мути, он проскочил место, где оставил транс с баллонами, а когда хватился пропажи, то не стал уже возвращаться – тесно, мутно и холодно там. Всё погружение уложилось в 20 минут. 
«Чего же ты не сказал, что там узко?» - с возмущением спросил у меня Лёша, вылезая из воды. В грифон на -700 он нырял впервые, и был слегка удивлён. «Ну, привет! – отвечаю. - Я же постоянно об этом твердил!» - «Не-е-ет! Ты так говорил «узко», что я подумал, что там достаточно широко». Лёша тогда ещё много о чём говорил. И о том, что никогда раньше в такие сифоны не нырял, и о том, что понимает, почему не стали продолжать исследования грифона два года назад, и что, вообще, понимает теперь людей, у которых в глубине сифонов вставали на подачу регуляторы… Видно было, что это погружение задело какие-то струны в его душе, и заставило заново переоценить некоторые жизненные ситуации.
За баллонами Лёша сплавал на следующий день и принёс их обратно. Регуляторы опять вставали на свободную подачу, причём, даже те, которые вчера-позавчера ещё работали как часы. На этом, истратив почти весь запас газа, мы в этом году и закончили с грифоном. Только пенка, в которую был завёрнут транс с лёшиными баллонами, куда-то бесследно исчезла под водой. Наверно, досталась грифону в качестве сувенира, так сказать, на память о «торпедной атаке».
В очередной раз (уже в четвёртый) не удалось вынырнуть на той стороне этого таинственного источника. Конечно, он сложен для прохождения, с каждой попыткой исследователи продвигаются всё дальше и дальше, и можно сказать, что, в общем-то, всё происходит в рабочем порядке. Но мне, почему-то, иногда думается, что без мистики тут не обходится. Может быть, не пришло ещё время познать тайны пещеры, скрываемые на той стороне грифона могучим и бдительным стражем с тем же именем? Не судьба, как говорится...
На сегодняшний день грифон в ПСИ имеет следующие параметры: протяжённость - 125 м, максимальная глубина - 30 м, заканчивается сужением хода на глубине -13 м. Дальнейшее прохождение видится возможным. Нужно попробовать убрать всё со спины, взять третий баллон просто в руки, и в такой конфигурации ещё раз попытаться пролезть в узость. Может, фортуна нам и улыбнётся, наконец.
2
Имя вы не зря даёте,
Я скажу вам наперёд:
Как вы яхту назовёте,
Так она и поплывёт!
Песенка капитана Врунгеля
Доподлинно известно, что грифоны, по контракту охраняющие чужие сокровища или тайны, часто работали в паре с драконами. 
Ну, с этими-то ясности гораздо больше, чем с грифонами. Изначально, вроде бы, драконы водились только в Юго-Восточной и Восточной Азии, были добрыми и жили рядом с людьми своей очень мудрой и, порой, непонятной жизнью. От них, каким-то образом произошли многие животные и существа, в частности, драконы европейские. Последние, в свою очередь, почему-то оказались очень злыми, жадными и жестокими тварями, унаследовавшими от благочестивых предков лишь некоторые внешние признаки, а также страсть к накоплению золотых запасов. Хотя нет, всё-таки нечто хорошее тоже осталось. А именно – тяга к прекрасному, выражающаяся, правда, в патологическом стремлении к похищению самых красивых девственниц. Ходят слухи, что европейские драконы совсем не размножались, а девушек использовали лишь для каких-то непонятных ритуальных целей. Может быть, именно поэтому чудовища и были такими злыми?
Ну, ближе к делу… Поначалу, никакого дракона не было. А был просто карстовый колодец на плато, почти доверху засыпанный снегом. Никто даже не знал, что это колодец. Просто щель со снегом – кругом таких полно. Но была в этом снегу маленькая проталина около стеночки, из которой заметно дуло. Большие пещерные объёмы где-то под снегом, - предполагали все. Некоторые пытались прокопаться в эти объёмы, да чего-то не очень сильно получалось - промокаешь быстро в сугробе и замерзаешь на сквозняке. Редко у кого больше чем на час-полтора в день энтузиазма хватало на такие раскопки. Покопают-покопают день-другой, да и забросят. А на следующий год опять всё снегом засыплет, и начинай заново…
Но показали как-то раз этот колодец Максу Поповичу, скучавшему в базовом лагере и не знавшему, к чему бы приложить свою силушку богатырскую. Дали ему в руки лопату, привязали к скале верёвку: «Лезь, Макс, копай себе, пока не надоест!» Понравилось это дело Максиму, стал он каждый день ходить к своей пещерке. Пол дня собирается: комбез латает, тёплые вещи сушит, напарников уговаривает (нехорошо ведь одному в пещеру ходить, хотя бы около входа кто-то должен посидеть). После обеда потихоньку выдвигается. Придёт обратно в лагерь к ужину, мокрый весь, замёрзший, но очень довольный, и рассказывает, что там-то ходик влево откопался, там-то ранклюфт справа проходимый, вроде, что спит ему уже нужно где-то в стене забить, так как верёвка о перегиб трётся сильно… «Да-да, конечно, - говорили Максу. - Молодец!» Занимается делом человек, чего же тут плохого? Но и не помогали ему особо – своих забот хватает.
И так, не спеша, несколько лет подряд копался Макс. Приезжал, откапывал прошлогодний ход, ковырялся дальше. И в один прекрасный день прокопал весь снежник до конца. Почти 40 метров по вертикали получилось! А под снежником грот оказался, а в самом углу этого грота – щель узкая, да к тому же и камнями засыпанная, но с той же самой приличной тягой из неё. Оттопосъёмили колодец, разрез нарисовали, план прокопа – настоящая пещера получилась. Небольшая пока, но всё-таки. Самое время имя давать. «Как назовешь, Макс, пещеру свою?» - спрашивают. «Подумаю», - отвечает он. Думал-думал дней несколько, а потом и говорит: «Ледяной Дракон пещера называется».
Вы замечали, с какой потрясающей закономерностью характер человека соответствует его имени? Произвольно ли родители называют своих детей, или имя предначертано каждому ещё до его рождения? «Подстраивается» ли, взрослея, человек под своё имя, или родители просто более или менее точно «угадывают» его? Ледяной Дракон - красивое название. Не понятно, правда, какой тип драконов имеется в виду: безобидный азиатский или один из европейских, со скверным характером? Что ждать дальше от пещеры с таким именем? По крайней мере, своих тайн она раскрывать явно не спешит, охраняя, как любой дракон, свои сокровища. Те самые сокровища, в поисках которых, по глубокому убеждению местных жителей, спелеологи и лазают по пещерам.
Сколько раз пробовали копать будущего Ледяного Дракона, а только Максу удалось пройти снежник до конца. Этот факт, без сомнения, можно представить как результат систематических усилий и победу силы духа исследователя над тайнами природы. А можно предположить, что пещеру просто обхитрили, выведя на поединок с ней внешне безобидного Макса, чьё имя, между прочим, означает «величайший». Но откуда абхазской пещере разбираться в латыни? Вот и расслабилась, понадеявшись на 40-метровый снежник. Потом спохватилась, сомкнулась, где получилось, узостями непроходимыми, да поздно, как видно.
Щель с камнями подразобрали и расширили до вполне проходимых размеров. Не сразу, конечно, только через два года, в последний день экспедиции удалось пройти её. Не устоять никаким драконам против техники 21 века, перфораторов-генераторов всяких и расширительных технологий современных! Два с половиной метра уступ получился. Грот за ним маленький и новая щель, но в этот раз уже вполне проходимая, за которой открылось неширокое устье колодца. Покидали вниз камни – долго летят, стукаются обо что-то, через семь секунд только звук затихает. На этом в прошлом году с Драконом и закончили.
В школе каждый, практически, учился и легко подсчитает, что за семь секунд камень на 240 метров вниз может улететь, если ему не мешает ничего. Но законы классической механики не очень-то работают под землёй, особенно в пещерах с такими эзотерическими названиями. Спустились в этом году в колодец – 48 метров глубиной он оказался. Дальше – просторная, поначалу, галерея, постепенно переходящая в узкий меандр. Лазили в этот меандр все, кому не лень было. До тех пор доползали, пока не становилось страшно, что обратно вылезть не получится. Наконец, Дима Гаврюшкин, очень компактный и настойчивый спелеолог, прошёл этот ход полностью. В конце он обнаружил 15 метровый широкий красивый колодец, спустился туда и уткнулся в следующий меандр, уже первого, как ему показалось.
Дилемма встала перед спелеологами. Вроде бы проходима для человека протяжённая узость первого меандра, но далеко не для каждого человека. Вроде бы и продолжается пещера за новым колодцем, но не факт, что проходимая. Стоит ли расширять подземные ходы под себя, используя современные технологии, или правильнее совершенствоваться самому, чтобы «перетекать» через узости, следуя принципу наименьшего воздействия на пещеру? Да и стоит ли вообще «перетекать» туда, если пещера дальше, возможно, непроходима? Долго можно было бы размышлять на эти темы, но время поджимало. Последний день оставался до того, как перфоратор вместе с командой восходителей уйдёт в ПСИ надолго – никак не успеть похудеть до диминых размеров. Сходили мы, всё же, с Настей Прокуратовой в Ледяного Дракона, и расширили таки этот первый меандр до нормальных человеческих размеров – перетекай, не хочу.
А потом уже Лёша Тверитнев с Максом протиснулись и во второй меандр. Достаточно локальные узости там оказались. Дошли они по верхнему ярусу меандра, единственному проходимому, до его конца. Там потолок с полом сходятся, а в полу щель узкая и, видимо, глубокая. Человек дальше не пролазит, а вот камень можно так исхитриться бросить, что летит он куда-то вниз далеко-далеко. Пещера явно продолжается, но сколько же монолита надо снять, чтобы человеческий проход дальше получился! Был это у Лёши с Максом последний выход в этом году, домой они назавтра уезжали. В общем-то, неплохой задел на будущий год получился, можно было и успокоиться…
Но не все домой-то уехали, не все. Был и у нас с Пашей Катковым последний рабочий выход в Ледяного Дракона. Основательно так мы выдвинулись в пещеру, с перфоратором, «конфетками», верёвками, железом навесочным. Несколькими часами раньше нас, Слава Назаренко с Лизой Понамарёвой пошли в Дракона топосъёмку делать от конечной точки на выход. Встречаем мы их около первого меандра – обратно лезут, углы-азимуты снимают. Говорят, спустились они до второго меандра, положили приборы свои и железки на камушек и полезли посмотреть, чего там дальше. Дошли до конца, вылезли обратно и решили больше в щели не соваться. Нашли простачков, говорят, топосъёмку там делать – можно и не вылезти во второй раз из меандра-то этого! В результате, отсняли они пещеру только от дна пятнадцатиметрового колодца.
Но у нас с Пашей всё необходимое с собой. Мы даже в эти узости страшные и пихаться не стали. Узко? – Бабах! – Вполне проходимо теперь. Вместо верёвочек штурмовых нормальную навеску попутно делаем. Дошли до конца меандра, сразу базу для будущей навески в щель сделали, и начали уже вниз зашпуриваться. Повозились немного, снесли кусок пола - просочились на второй ярус меандра этого. Тут аккумулятор у перфоратора и кончился. А щель-то между вторым и третьим ярусом, вроде, пошире первой будет… Постучал Паша кувалдой, постучал, да и протиснулся ниже, потом ещё ниже, и прямо на дне меандра оказался. Прошёлся несколько метров пешком – и вот он, долгожданный широкий колодец!
«Спускайся сюда!» - кричит мне Паша снизу. «Ага, сейчас всё брошу и полезу в эту щель, - отвечаю. - Я ж оттуда точно не вылезу!» Надо заметить, что прохождение узостей всяких – не моё сильное место. Не то, чтобы я в них категорически не пролажу, - с большим трудом, просто. Паша специально для меня вылезает через эту щель (не так-то легко у него это получается, надо отметить), а потом снова пролезает вниз. «Не убедил!» - говорю я из вредности. Местами-то я пошире Паши буду... Пока он внизу вручную бьёт крючья под навеску, я, от нечего делать, долблю кувалдой злополучную узость. Отколется кусочек скалы – сунусь ногами в щель – нет, рано ещё. Как раз к концу подготовки точек для выхода в отвес, я спускаюсь к напарнику.
На дне второго колодца у нас заканчиваются и верёвка, и спиты. Впереди – трёхметровый уступ, на дне которого мутная лужа и небольшой пляж, засыпанный щебнем. Никакого продолжения дальше не видно – под нами лишь дно уступа. Скидываем камни с полки прямо в лужу, и с таким низким «Буль!» они туда уходят, что возникает грустная мысль – это сифон. Паша аккуратно спускается вниз скальником и осторожно измеряет глубину лужи – по щиколотку оказывается. Хитрый Дракон, но быстренько сгенерировать на пустом месте настоящий сифон не так-то и просто, по-видимому. А буквально в двух метрах от лужи обнаруживается продолжение хода, галерея так резко поворачивает, что с верху этого даже не заметно. И вот, уже через несколько десятков метров мы бросаем камни в очередной колодец. Далеко летят, стукаются обо что-то, летят дальше, снова стукаются и летят… Ну всё, на этот год точно уже всё. 
На поверхность, снимая навеску, вылезаем уже ночью, в начале четвёртого. Однако почти двенадцать часов длился наш выход в 150-метровую пещеру! На верху ни малейшего ветерка, ни проблеска звезды. И в этой темноте и тишине на землю медленно падает снег. До конца лета еще целая неделя, но Ледяной Дракон спешит поскорее засыпать наши следы на своём теле. Наверное, это таки восточный миролюбивый (или всё же мудрый?) дракон, думается мне, ведь западному для охраны своих тайн хватило бы просто поточнее сбросить камень на голову первопроходцу. Ну, или в самый неподходящий момент, спустить многотонную сыпуху прямо в дерзко расширенную людьми вертикальную щель.
А в лагере, оказывается, не спят. Нас заметили. Издалека видно, как в столовой зажигается свет, слышен стук канов. Очень приятно! Шагаем с Пашей скорее домой, унося с собой надежду, нет, даже сладостное предвкушение дальнейшего прохождения Ледяного Дракона. Снежинки тают, не успевая долететь до земли. Белые камни и зеленая трава, вырываемые из темноты тусклыми лучами наших фонарей, тёплый свет свечей в уже недалеком базовом лагере. На душе спокойно и светло, и ощущение такое, что попал в самый конец доброй новогодней сказки.
3
На глазах у детей съели коня
Злые татары в шапках киргизских…
А. Лаэртский, «Дети хоронят коня»
Современные учёные считают, что верования и легенды о драконах зародились на вполне материальной основе. В стародавние времена жили на земле такие огромные животные – пещерные медведи. Ростом они были, судя по найденным окаменелым останкам, минимум раза в полтора крупнее современных медведей, а уж весили-то точно раза в три больше. Жили они в пещерах, как на равнинах, так и в зоне самых что ни на есть альпийских лугов (2445 метров над уровнем моря, пещера Драхенлох в Швейцарии – самая высокая находка их косточек). Считается, что в своё время, это были крупнейшие звери на территории Европы. Внешний вид пещерный медведь имел солидный, устрашающий. Правда, питался он, в основном здоровой растительной пищей, хищником его можно назвать с натяжкой, но с большого голода и на человека мог напасть.
Из-за размеров и веса своего пещерный медведь был не сильно подвижен, медлителен даже, так что убегали от него все кому не лень. Только травкой, плодами-ягодами всякими, ну и мёдом, конечно, и спасался он от голода. А уж во время ледникового периода гигант совсем зачах. Холодно, еды мало, спячка по десять месяцев в году – кто же такое выдержит? Говорят, у него даже в течение долгой зимы зубы настолько вырастали, что пасть невозможно ни открыть, ни закрыть было. Брали его охотники-неандертальцы тёпленьким прямо в его пещере и делали с ним всё, что хотели. Чуть ли не как домашний скот разводили на мясо и шкуры. Не вынес долго такой жизни пещерный медведь и вымер себе потихоньку. Тем не менее, некоторые предполагают, что именно его существование, точнее, следы его существования, много позднее положили начало сказкам о драконах. 
А современные медведи произошли совсем от другого зверя, не пещерного, и к драконам и прочим тварям мистическим, в общем-то, никакого отношения не имеют. И охотники-неандертальцы тоже не стали предками современных людей - кто-то вымер как пещерный медведь, кто-то в йети подался. Эволюция, естественный отбор… Но во взаимоотношениях человека и медведя до сих пор прослеживаются черты тех доисторических времён. Особенно в пещерных районах.
Опять отвлёкся…Продолжаю дальше своё сочинение про лето. Итак, сначала, как и в случае с драконом, никакого медведя не было. Вернее, он, конечно же, был, но его существование не имело никакого отношения к нашей экспедиции. А был сначала конь. Точнее кони, много коней. Местные жители выпускают своих лошадей на плато, где те целое лето бегают совершенно самостоятельно небольшими табунами. Днём эти животные, как правило, держатся от людей на почтительном расстоянии. Но ночью… Создаётся такое впечатление, что основным развлечением лошадей являются ночные набеги на поселения спелеологов. Как только бурная деятельность в лагере затихает, они как к себе домой подходят к палаткам, топочут ногами, громко фыркают и ржут страшными голосами. Гадят, извините, где попало. Любопытство – дело понятное, но главным образом, их интересует, чего бы вкусного пожрать: вода из бочек, помоечные вкусняшки, остатки еды в собачьих мисках, не спрятанные далеко продукты на утро, пропитанное солью термобельё спелеологов, сочные околотуалетные лопухи... Могут и тент палатки проверить на прочность. А уж от запаха свежего хлеба лошади просто теряют голову. Однажды они штурмом взяли продуктовую палатку-«зиму»: завалили, изорвали тент, и сожрали весь наш запас лаваша. Людей эти непарнокопытные не боятся. Опасаются, конечно, близко к себе не подпускают, убегают. Но не успеешь прилечь в спальник, после того, как с дикими криками побегаешь по ночному лагерю, прогоняя непрошенных гостей, а они уже снова тут как тут. Животные, одним словом.
В делах амурных нравы у лошадей тоже дикие. Очень жестоко дерутся жеребцы между собой за своих кобылок, бывает, что и до смерти. Засветят задним копытом прямо по голове менее проворному сородичу - и привет… Свидетелями как раз такого случая мы невольно стали этим летом. Безобразные потасовки, погони друг за другом, жутчайшее оглушительное ржание, визг – на следующий день находим метрах в семистах от лагеря свежий конский труп. Посмотрел на него Вазген, старый охотник, постоянный участник наших экспедиций на Арабику и охранник по совместительству, и сказал: «Медведь скоро придёт». Видели, вроде, на днях в горах то ли медведя, то ли медведицу с медвежонком… Они, конечно, больше траву едят, но всеядны, и от дармовой падали вряд ли откажутся.
«Если он где-то неподалеку, то обязательно почует коня этого и придет кушать, - объяснял Вазген. – Медведь - очень умное и хитрое животное, охотиться на него непросто. Всё чует. Положишь приманку, сидишь в засаде, а он может в двадцати метрах от тебя прятаться и ждать, пока ты уйдешь. А когда будет безопасно, придёт и съест всё аккуратно, а что не съест – с собой прихватит. Не очень он свежее мясо любит, ему больше сладкое тухлое нравится. Будет добычу к себе в логово укромное утаскивать, а потом приходить туда и есть потихонечку. Вот как потащит он этого коня – можно будет его брать. Азартный зверь, так увлекается в процессе переноски добычи, что теряет бдительность. Можно близко подойти и подстрелить».
И действительно, через пару недель медведь пришёл. Не видел его никто, только однажды утром обнаружили, что ночью отъел кто-то от коня дохлого немного внутренностей и оттащил тушку метров на пятьдесят в сторону. «Оу-у! Здоровый медведь! Килограмм триста в этом жеребце было, а он его потащил, – радовался Вазген. – Значит сам такой же, килограмм под триста. За ночь вон куда отнес! Гляди-ка, в сторону леса тащит. Оттуда, наверное, приходит. Или где-то на обрывах под Арабикой пещера у него есть. Я за этим медведем уже третий год слежу, всё подстрелить не могу. Теперь уж точно никуда не денется - не бросит он добычу. Будет днём где-нибудь неподалеку прятаться, а ночью снова тащить коня придёт». А лошади-то присмирели как-то сразу. Денём всё вблизи людей отираются, а ночью в лагерь хоть и заходят с помойки попитаться, но как-то деликатно, что ли, не шумят….
Много интересного про медведей рассказал Вазген. Он и сам на них ходил неоднократно и читал много в книгах и журналах разных. Рассказы Вазгена запоем слушали даже совершенно равнодушные к охоте люди. Например, оказывается, что медведь может тащить тушку того же коня прямо как человек: то захватит одной лапой голову подмышку, то взвалит себе на спину, то обнимет передними лапами покрепче и шагает так. Я-то думал, что это их в цирке долго дрессируют такие трюки выполнять… Или вот ещё, медведь может, сидя где-нибудь на скале, подкараулить стадо диких коз или кабанов, да и сбросить вниз здоровый камень прямо на них. Остаётся палку в руки взять и в человеки можно записываться.
Легко завербовал Вазген компаньонов себе на ночную медвежью охоту. Отправились они, как стемнело, с Димой и Славой в засаду. Да только почуял их медведь и не подошёл к коню мертвому. Полночи просидели охотники, да и спать в лагерь вернулись. А утро
м пошли смотреть – приходил всё-таки мишка! Дождался, пока людям надоест в засаде мёрзнуть, и пришёл. Перекусил слегка и оттащил коня ещё метров на двадцать. Совсем немного до обрыва осталось, а под ним уже крутой уклон начинается – сбросит медведь тушку со скалы, да и будет спокойно дальше вниз по склону пинать. Скорость перемещения мяса существенно возрастёт, велики шансы, что скроется медведь со своей добычей без следа.
Слухами ли земля полнится, или мобильная связь помогает, но на помощь Вазгену поднялся из Ачмарды на плато ещё один охотник - Гурген. Он уже несколько дней собирался в соседний лагерь к полякам заселиться в качестве охранника, а тут, как раз, приятное дело с полезным появилась возможность совместить. Верхом заезжал, ружьё в руках, поклажа аккуратно к седлу приторочена – очень солидно со стороны смотрится. Вроде, на ковбоя американского должен бы по статусу походить, а больше всего средневекового рыцаря напоминает. Остался Гурген у нас в лагере на пару дней специально ради медведя.
Серьёзная охота намечалась, да только не он один в горы поднялся, оказывается. Стая волков, почуяв легкую добычу, из ближайшего леса прибежала. Ближайший лес – достаточно условное название, километров пять, с километровым, примерно, набором высоты от него до конского трупа. По рассказам Вазгена, медведь в лесу волков не боится и может легко штук несколько заломать, если они на него вздумают напасть. Главное, чтобы спина прикрыта была кустами хоть какими. А вот на открытой местности, на плато, в частности, где волки могут одновременно с разных сторон наброситься, косолапый не рискует с ними связываться.
Интересные манёвры получились ночью вокруг тела бедного коня! Темнеет. Выходит медведь из своего логова под Арабикой, кушает конину. Проголодался бурый за день-то. Прибегает стая волков из леса. Чует их медведь на подходах, спешит в безопасном месте укрыться. Приступают и волки к трапезе. Тут охотники из спелеолагеря подтягиваются. Убегают волки. Видно как убегают. Они достаточно близко людей подпускают к себе, то ли не чуют, то ли хамят откровенно, но всё-таки отступают. На одного человека, даже с ружьём, стая наверняка бы напала, но если людей двое или больше - бегут серые без оглядки. Залегают тогда охотники за камни, ждут медведя. Медведь всё это видит и не выходит, терпеливо ждёт, пока охотникам надоест. А волки-то недалеко убегают, тоже притаятся где-нибудь за скалой. Замерзают совсем охотники – уходят домой. Прибегают волки снова. Им коня никуда тащить не надо, так что съедают, сколько успевают до утра. Дорога до леса не ближняя, поэтому сваливают серые пораньше, чтобы рассвет уже в логове своём встретить. А у медведя ещё время остаётся, он ведь где-то недалеко живёт, опять волочёт он подпорченное волками мясо в сторону своей пещеры. Светает, и медведь тоже уходит прятаться до следующей ночи. Приходят с утра охотники к тушке, цокают языками, удивляются: «Ах, какой матёрый зверь – успел-таки еще немного оттащить!»
Чем завершилась эта история с конем, я, честно говоря, не знаю. Закончилась наша экспедиция, сбросились мы со всеми вещами прямо к морю. Медведя решили не убивать. То ли жалко такого умного зверя стало, то ли ещё 300 килограммов груза на себе вниз не захотели тащить, то ли поняли безнадежность своих попыток. Знаю только, что медведю эти наши решения, наверняка, глубоко параллельны. Есть у него своя пещера, есть своя добыча, и будет он всеми силами совмещать эти две сущности в одном месте. Дотащит косолапый, в конце концов, покусанного волками коня в берлогу, и заживёт с ним, припеваючи, своей медвежьей жизнью. И плевать он хотел с высокой сосны (или где они там высоко бывают?) на нас, наши планы насчет него и, тем более, на наши планы и амбиции насчет «своих» пещер. 
А уж больше всего наплевать на это и вообще на всё остальное, конечно же, бедному мёртвому жеребцу. Он пострадал за любовь и наверняка уже переродился в каком-нибудь более счастливом теле. А то и, мудро расслабившись после меткого удара копытом соперника, прервал-таки круг сансары и растворился совсем среди небесных белогривых лошадок, достигнув долгожданной мокши.
***
Так и живём, не пропустив ни дня,
И каждый день проходит словно дважды.
А я всё пью и мучаюсь от жажды,
А гости здесь и смотрят на меня.
Аквариум, «Орёл, Телец и Лев»
На этой оптимистической ноте я, пожалуй, завершу своё «а ля школьное» сочинение о нашей летней поездке в горы. Рассказывать ещё, на самом деле, можно очень долго. И о восхождениях в ПСИ на -800 и -600, и как Настя чуть ли не во все водобойные ямы без акваланга занырнула, и как Паша автостопом на вертолёте катался, и как Саша Пушин новые пещеры открывал, и про раскопки в Белой Лошади, и про сброску по Цандрипшу, и про ночной слеклайн, - много чего интересного было. Насыщенная экспедиция получилась. Будет о чём вспомнить долгими зимними вечерами за кружечкой глинтвейна у камина.
Николай Иванов
2009