Туда, где кончается радуга

         С чего начинается Дорога в тысячи "ли" – с первого шага с трапа самолета в горячий пекинский туман, или с первого шага за порог квартиры, с первой строчки бесконечных списков снаряжения и дел или ещё много раньше?

        Дорога в тысячи ли была нарисована в голове, пройдена по картам, измерена по космическим снимкам за многие месяцы до её начала.  И этой нарисованной картинке предстоит бесконечно меняться, двигаться, создавать новые повороты и новые сюжеты.
         План начала путешествия таков: перелет в Пекин, где нужно докупить недостающие карты и снаряжение, затем перелет в Куньмин и покупка велосипедов (логика длительного путешествия предполагает, что на определенном этапе с ними, возможно, придется расстаться насовсем – с недорогими китайскими велосипедами проще расставаться с легкой душой) и выдвижение на юго-западные рубежи Поднебесной, где текут, разделенные хребтами, три великие реки Азии, к самой западной из них, Салуину.


         В Пекин мы прилетаем рано утром, просыпаются торговцы, рабочие и клерки, крутят педали первые рикши, ночной туман не спешит рассеяться, далекая звезда солнца слабо светится в нем молочной плошкой. Воздух отчетливо южный и такой влажный, что его можно пить и трогать руками, и это огромное парное облако пахнет сложно и дразняще: чем-то буйно растущим, чем-то пряным, острым и жареным. Верхние этажи небоскребов тонут в тумане, близко и осязаемо выступают только изогнутые черепичные крыши старого Пекина.
В парке у стадиона приветом из далекого пионерского детства салютуют раскосые гипсовые спортсмены, группа крошечных бабушек в жилетках изящно практикует цигун, собаки чау-чау совершают утренний моцион.

         Так начинается для нас Срединное государство, Zhongguo – Китай. Про него сложно рассказывать словами, он удивительно графичен, как его письменность и древняя система символов; он вбирает в себя стереотипы, перемешивает и выдает, как в калейдоскопе, на удивление органичную и упорядоченную, при всей её пестроте, картинку.

        Заочно Поднебесная, Народная Республика Китай, представляется сложной смесью:
торжества китча, пластмассы, водопадов и кошечек в золоченых рамочках, невообразимых сочетаний ярких цветов, навязчивых мелодий – всего того, чем наводнила российские просторы неуёмная китайская промышленность за последние пару десятков лет (концентрат и последний оплот такого Китая – русский рынок Ябаолу в Пекине, специально созданный для поддержания русских стереотипов и розничной галантерейной торговли)

торжества прогресса: растущих со скоростью звука и света городов, трасс и неоновых гирлянд. (Китай – действительно огромная социалистическая стройка, краны, дорожные работы, сверкающие новостройки – на глазах меняющийся облик городов и целых регионов. Однако, строят они с достойной уважения продуманностью, вокруг домов вырастают парки и фонтаны, дорожки для прогулок и для велосипедистов

и традиций древности, изогнутых крыш, пагод над прудами, седобородых старцев, изящной каллиграфии (всего, на чем любят спекулировать наши псевдо-ценители восточной культуры и эзотерики – феншуй, чайные церемонии, символические денежные жабы. В Китае все это проще, естественнее, органичнее).

Китай никак не вмещается в рамки и категории. Ударно-коммунистический, древний, индустриальный, созерцательный, суетливый, пластмассовый, бамбуковый, бетонный – все так и все не о том.  Кажется, самое лучшее для начала – не пытаться составить о нем мнение, а вглядываться пытливо и непредвзято, «без мыслей и слов, внимательно слушая легкие, легкие звоны».

Китай не спешит отказывается от старого и привычного – лотки торговцев фруктами, уйгурские шашлычки и дешевые прокуренные забегаловки среди ультрасовременных высоток, велорикши на многополосных проспектах; и не стесняется заимствовать у Запада – архитектурные решения, технологии, стили одежды и интерьеров.

(с) Наталья Белова

Другие материалы проекта 
«Шаг в сторону» здесь >>

        Есть у меня в Пекине любимое место – Парк Китайских Наций. В этом небольшом парке китайцы постарались воспроизвести быт всех 56 народов, которые, по официальной информации, составляют население Китая. Многие «уголки наций» сделаны очень тщательно и интересно. В тибетском уголке воспроизведен главный храм Тибета, Джоканг, в натуральную величину.

        На участке народа Баи из Юннани возведены три многоэтажные пагоды с озера Эрхай. В Парке Наций практически каждый уголок устроен и построен со знанием дела, как правило, умельцами того же народа. Побродив по старому каменному Дали, выходишь в поле, где разбиты юрты монголов. Поодаль, под деревьями приютились берестяные чумы удивительного народа орочинов. Орочинов в Китае осталось менее 8000 человек, они живут во Внутренней Монголии и на берегах Амура. В 1952 году по просьбе Коммунистической Партии Китая верховные шаманы орочинов провели трехдневный обряд. Они просили всех духов, которым поклонялись сотни лет, покинуть народ орочинов и больше не возвращаться. Духи ушли, а чумы остались.

        На Парк Наций нужно выделять целый день, и все равно не успеешь побывать в гостях у всех народов. По-моему, этот парк – самая стОящая из всех достопримечательностей китайской столицы. Мы в этот раз добрались до парка только в 16-30. До закрытия оставалось всего полтора часа. Возвращаться ни с чем не хотелось. Крепкая китаянка с красной повязкой на рукаве продала нам два "лаовайских" (по-русски: "буржуйских") билета по 90 юаней каждый, при этом не забыла напомнить, что парк работает до 18-00.

        Через полтора часа все служители и охранники пошли к себе в будки смотреть вечерний кунг-фу-сериал, и мы получили возможность, не торопясь, обойти парк. За три года, что я не был здесь, пруды несколько заросли, а деревянные постройки немного обветшали, но это только придало им более естественный вид. Через всю западную половину парка узкой извилистой лентой протянулась подвесная дорога, проходящая по ветвям громадных деревьев. Деревья не настоящие, бетонные, но какова идея! С этой тропы можно рассмотреть весь парк – от уйгурских минаретов на западе до самых дальних лотосовых прудов на востоке. Несколько портят впечатление назойливые вывески McDonalds, Holiday Inn и ультрасовременное здание IBM с экранами больше московского IMAX на стенах.  Но они все там, за пределами парка.

Сквозь Парк Наций видны небоскребы Пекина и олимпийский стадион. Надпись на табличке на чинглиш «Be mind dropping».

        До входа на подвесную дорогу идти было очень далеко, а до темноты оставалось совсем немного. Мы взобрались по бетонному стволу дерева, перелезли через перила, и вот мы на тропе.  Только странно – она вся заросла, по ней много дней не ходили люди. Бетонный пол скрыт под ковром вьющихся растений, проход то и дело перегораживают ветви кустарников. Продираясь  сквозь них и глазея по сторонам, мы прошли метров сто.

        Вдруг почему-то стало очень больно. Какие-то невидимые маленькие человечки принялись вкручивать мне в ноги ржавые шурупы. У Наташки, похоже, то же самое. Ничего не понимая, по ближайшему стволу-опоре мы скатились на землю. Кажется, это только добавило человечкам энтузиазма. Боль была похожа на укус крапивы, иголочки которой кусают не кожу, а нервы. При этом на коже нет даже малейшего покраснения! Мы охали, приседали, терли ноги, и смачивали их водой. Наверное, мы делали и еще более странные вещи, потому что нашедшие нас в этом беспомощном положении служители парка некоторое время наблюдали за нами, и только потом повели на выход. Хотя, может быть, они решили, что это репетиция русского народного театра – ведь и русские входят в список наций Китая. Как мы добрались до отеля, я помню плохо. Помню, что был сильный дождь, и что хотелось вслух просить человечков отложить их работу на завтра.
Спать было невозможно, китайские человечки работали в три смены. Наступившая суббота их не остановила. Воображение рисовало нам картины мучительной смерти, одну ярче другой. Едва дождавшись приличного времени (7 утра), мы стали звонить моей пекинской подруге. Аня – человек безотказный, и скоро мы сидели у нее дома и стенали на два голоса. Что бы я стал делать дома, в Москве, на ее месте? Наверное, дал бы оболтусам обезболивающего, отправил в больницу и лег досматривать сладкие субботние сны. Аня позвонила в Парк Наций и начала что-то им строго выговаривать в трубку!
         Хоть режьте меня, не могу себе представить организацию в России, которая в такой ситуации не послала бы звонившего куда подальше. В субботу! Рано утром! В пекинском Парке Наций нас попросили подождать несколько минут, пока они найдут специалиста по нашему вопросу. Очень скоро Ане перезвонил какой-то профессор биологии и рассказал, что с нами произошло. На ползучих кустарниках, которыми увита подвесная дорога Парка Наций, живут какие-то юннаньские гусеницы. Почти всегда они безобидны, и только в период размножения, пару месяцев в году, их молодые личинки покрыты очень тонким и клейким ядовитым пушком. Этот-то пушок мы и собрали себе на голые ноги. Профессор сказал, что нам должно быть очень больно, и что боль может не проходить неделями – пушок очень трудно удалить с кожи. Поэтому подвесную дорогу закрывают на время размножения гусениц, посетителей туда не допускают. На этом профессор откланялся.

Страшный зверь найден в китайском интернете.

Аня посмотрела на наши вытянутые лица, и снова позвонила в Парк. «Сделайте что-нибудь, раз уж вы поставили людей в такое положение!» - выговаривала она кому-то на том конце провода. На этот раз пришлось подождать полчаса. Через полчаса позвонил другой специалист по гусеницам, и сказал, что средство есть. И это средство – обычный скотч! Нужно тщательно наклеить его на кожу, и резко оторвать. И делать так, пока весь пушок не перекочует на скотч. Аня немедленно принесла большой рулон скотча, и мы приступили к лечению. И знаете, оно работало! С каждым рывком скотча все новые человечки бросали работу и шли отдыхать.

Пожалуй, я не буду в деталях расписывать, какими словами сопровождалось отдирание скотча с моих волосатых ног. А также то, что некоторые человечки еще несколько дней после увольнения упорно выходили на работу. Это все мелочи жизни. Для меня важно то, как в Китае относятся к проблемам чужих людей. Даже нарушивших запреты и предписания. 

(с) Александр Сельвачев

Другие материалы проекта 
«Шаг в сторону» здесь >>

Юннань, облачный юг, провинция на далеком Юго-Западе Китая, покрытая горами и живописными холмами с возделанными террасами кукурузы, риса и чая. Древняя история, сохранившаяся в домиках с черепичными крышами, поросшими травой, в старых мостовых и храмах, вокруг которых, конечно, уже вовсю бурлит современная индустриальная жизнь; красивая природа и очень мягкий, умеренно-тропический климат (Юннань находится на широте Тропика Рака), влекут сюда огромное количество туристов, и китайских, и иностранных.

        Рано утром и мы и велосипеды на спальном китайском автобусе прибыли в небольшой город Фугонг на Салуине. Отсюда начинается и простирается на север и восток район Трехречье, входящий в Золотой Фонд Юнеско. Район настолько интересный, что требует отдельного рассказа.

        Если посмотреть на Трехречье в Google Earth, оно выглядит почти непригодным для жизни. Три великие реки Азии - Янцзы, Меконг и Салуин прорезают глубокие каньоны в плоти материка всего в 20-50 километрах друг от друга. Реки разделены снежными хребтами, склоны ущелий рек - это те же склоны гор, иногда практически вертикальные.

        Но именно здесь сосредоточена четверть всего биоразнообразия огромного Китая и более половины его эндемиков. Здесь у себя дома большая и красная панды, золотистая  мартышка и снежный барс. Именно здесь издревле живет пестрая смесь народов - тибетцы и лакхи, баи, лису, накси и ну. Эти люди так же эндемичны, как и флора и фауна Трехречья. Вся их жизнь, от рождения до смерти проходит на склонах, они не знают и не доверяют плоским поверхностям. В их языках, кроме слов "здесь" и "там" есть слова, которые на наш плоский язык переводятся как "там-внизу" и "здесь-наверху". Они никогда не меряют расстояния в ли и километрах, а только в днях. Дорога к детям, живущим в 20 километрах в соседней деревне, может занять неделю. Если между деревнями пятитысячный перевал.

        А как вы думаете, что делает лакх, если он задумал продать своего любимого яка соседу-лакху, живущему в деревне на другой стороне реки? Сначала они, конечно, договорятся о цене, бурно жестикулируя на разных берегах великой реки. Затем хозяин яка подведет его к наклонному тросу, натянутому над рекой, пристегнет к ролику и отпустит, предоставив новому собственнику вытаскивать бедное испуганное животное снова на твердую сушу. 

        Все это похоже на сказку, это и есть сказка. К сожалению, мы знаем и ее конец, он вовсе не счастливый. Трехречье будет уничтожено, как бы ни пытался его спасти весь мир в лице Юнеско. Ущелье Меконга уже залито каскадом плотин, плотины на Янцзы частично запущены в эксплуатацию. Гидроэнергетические возможности Трехречья действительно колоссальны - такого нет больше нигде на земле. А Китай так нуждается в электричестве. Свободен остается только Салуин, хотя именно он имеет самый большой в мире энергетический потенциал. Почему? Потому что затопление долины Салуина убьет большинство эндемиков Трехречья и всего Китая. В битву за Салуин вовлечены тысячи людей и десятки организаций. Китайский премьер Вен Джибао в 2004 году даже наложил мораторий на строительство дамб на Салуине. Но Китай развивается слишком быстро. В конце 2010 года правительство Китая заявило, что стране не прожить без энергии Салуина. Строительство дамб возобновлено. Бог им судья.

        Строительство такого масштаба электростанций - дело десятка лет. Сейчас только начата подготовительная фаза. Есть еще немного времени, чтобы своими глазами увидеть Салуин, чтобы попасть в сказку. Мы проедем и пройдем вдоль Салуина на север так далеко, как сможем, там пока больше троп, чем дорог.

фото из экспедиции 2007 года

        Это трудно объяснить в блоге, но у меня к Салуину очень личные чувства. Как к старшему брату, может быть. Четыре года назад в тысяче километров от Трехречья, на Тибетском плато, мы добрались до верховьев Салуина (там он называется по-тибетски Накчу, Черная река), чтобы быть первыми, кто пройдет по его лохматой от пены спине. Прокатиться на драконе. Шел 2007 год, в Тибете ужесточались порядки. Нам удалось только посмотреть на него и буквально тронуть воду веслом. И все. А потом оказалось, что у каждого из нас шестерых серая лента Салуина отпечаталась глубоко внутри.
 Брат-Салуин, я вернулся.

(с) Александр Сельвачев

Другие материалы проекта 
«Шаг в сторону» здесь >>

        Долог путь к земле тибетской, брат-Салуин по левую руку, горные кручи – по правую. Живет здесь народец Лису и другие невеликие народы. Дорогу ту по указу государеву гладко укатывают, да больно длинна она – вскоре камни да осыпи начинаются, только спешившись и пройдешь.

     В Фугонге, маленьком невыразительном городке на берегу Салуина, в типичной китайской гостинице-бингуани к нам под вечер пожаловали из специально понаделанных в стенах дыр дюжие усатые молодцы в блестящем хитине. Спать пришлось во всеоружии тапок и со включенной иллюминацией. Тем радостнее было утром навьючить и оседлать, наконец, ещё почти не объезженных железных коней и выехать на Север, пусть и под проливным дождем.

Всю дорогу, то далеко внизу, то рукой подать, ревет Салуин – бурлящий поток густого какао, мощный, неспокойный. Дорога плотно заселена; вдоль всех склонов –ступеньки риса, кубики домов, кукурузные заплатки. Несколько раз встретились строения с католическими крестами – некогда этой дорогой успешно прошли и западные миссионеры. Один из них подарил крайне интересную письменность, не имевшему её прежде народу Лису, живущему на берегах Нудзяня (китайское имя Салуина). Алфавит в этом письме построен на основе видоизмененных (симметрично отображенных горизонтально или вертикально) заглавных буквах латиницы. Европейскому глазу эти надписи кажутся случайным и диким набором букв и символов.

На полдороге к Гонгшаню неожиданно вкатываемся в самую гущу деревенской ярмарки – удивительное разнообразие лиц, одежды, украшений. Деревенские умельцы, нарядные матроны, босые нищие, бабушки, словно выточенные из темного дерева. Славно и дешево обедаем китайскими баодзы (булочки с начинкой, приготовленные на пару, близкие родственники мантов и бурятских поз) и наблюдаем из укрытия за кипящей вокруг разноцветной жизнью.

Перед Бингджонглуо организован помпезный въезд в национальный парк, с обязательным сбором дани (100 или 50 юаней). Платить полагается всем, кто выше метра ростом (как тут не вспомнить, что совсем рядом, за хребтом, живут последние семьи удивительного народа таронов, последних пигмеев Азии).
Салуин закладывает красивые петли, и дорога упрямо ползет и ползет вверх, пока ещё отличная асфальтовая дорога.

Вскоре после Бингджонг луо она заканчивается и начинается муравьиное царство дорожных рабочих. С самого раннего утра по ней едут мотороллеры и грузовички с песком и камнем, люди машут лопатами, выкладывают вдоль полотна опалубку, заливают бетоном, выравнивают ямы. Время от времени встречаются уходящие в скалу узкие темные ходы, вдоль дороги стоят дизельные генераторы, откуда-то, то ли издалека, то ли из глубины слышатся глухие взрывы. Изыскания, очевидно, идут и по тому берегу Салуина – там видны синие тенты рабочих, тропы, обустроены тросовые переправы. Любопытно и малопонятно – дорога-то, в общем, заштатная, и ведет в тупик, и значимых пунктов по ней дальше не будет, кроме некрупного Каваронга.

Вдруг выезжаем к большой площадке, на которой разворачиваются большие грузовики, и в скале зияет огромный, метров 8 в диаметре, ход. «Бьют тоннель к Меконгу?» - предполагает Сашка. До Меконга здесь, действительно, рукой подать по прямой. Близок – а не укусишь. Прямая проходит через горный хребет, и нет в нем невысоких перевалов, нет дорог, даже и троп немного – и те далеко. И выходит, что пути туда – много сот километров на юг, а затем вновь на север, не один день езды. Изолированные районы. На всякий случай воздерживаемся от расспросов – кто его знает, что за объект они возводят в этой глуши?   
Днем солнце палит нещадно, спасаемся и пережидаем жару то в прохладе деревенского дома – уже начались здесь беленые тибетские дома с резными цветными кронштейнами и оконными рамами, то в тени деревьев. Не всегда просто с водой, дорога после тоннеля сильно ухудшилась – тяжелые груженые велосипеды часто приходится вкатывать в гору по крупным булыжникам. И по-прежнему всегда рядом Салуин – тяжелый, стремительный, живой, как Океан Соляриса – много жизни, неожиданных событий на каждом квадратном метре реки, приливы, водовороты и бочки; и шумит он, как море в шторм и как сильный шквалистый ветер – порывами на фоне ровного мощного гула.

Выходим вечером, когда уже не так жарко, и продолжаем ехать ночью, благо после вечерних сумерек выкатывается полная круглая луна, рисуя четкие тени на обрывах скал. Дорога очень неровная, каменистая, много осыпей. Большей частью приходится идти пешком, велорюкзак становится тяжелее с каждой минутой и на подъемах то и дело валится на бок, в камни, увлекая за собой всю конструкцию. Бесконечно хочется пить, каждый глоток воды кажется божественно вкусным. Рывками вкатив велосипед на очередную сотню метров крутого подъема, минуту хватаешь воздух ртом. Сашка идет много легче, помогает на длинных горках, когда, с надеждой доползая до поворота, чуть не воешь от досады при виде продолжения взлета дороги. Тяжело.
И вдруг накрывает ирреальностью происходящего. Луна, тени, узкая полочка в сотне метров над Салуином, камни, громады глухих скал, уходящих вверх, и велосипеды. По ночам начинаешь разговаривать – с Салуином (помоги, брат!), с велосипедом (держись, друг!), с луной (не прячься, большая черепаха!), с камнями на дороге, с собой в третьем лице…
После Каваронга, на длинном отрезке дороги, где некуда деться, круча слева, массив скалы справа, и отдыхать нужно, разве что, прямо на проезжей части, Сашка случайно поднимает глаза вверх: «О, пещера!» Так мы первооткрываем пещеру Лошадиная – в паре метров над дорогой. Пещера давно облюбована и обжита лошадьми, как и мы, приходящими сюда спасаться от палящего солнца на дороге, где нет других укрытий. И пусть в пещере пахнет, как в хлеву, зато какой вид на Салуин!

(с) Наталья Белова

Другие материалы проекта 
«Шаг в сторону» здесь >>

 

        "За слиянием рек Салуин и Ю-чу открылась мне страна лакхов. Живут в ней люди приветливые, но бедные. Дома строят высоко над рекой, окон и света в них мало, однако на стенах рисуют много окон, и пребольших. Особо искусны лакхи в устройстве каналов и террас, отхожих мест же не имеют вовсе."

        Ночью меня потревожило шуршание в мусоре. Я замер, думая, что в пещере живет змея, но это оказалась мокрица чудовищных размеров. Остаток ночи мне снились мокрицы размером с крокодила, ползущие на нас из дальнего конца пещеры.

        Рассвет над Салуином разогнал кошмарных мокриц и вернул мне бодрость духа. Где-то неподалеку, где в Салуин впадает Ю-чу, через Салуин перекинут мост, за которым дорога вдоль реки заканчивается. Дальше только тропы и деревни, куда эти тропы ведут. Подъем, спуск, подъем, спуск. От ночных катаний сильно пострадали тормоза, на ободах видны проточки. Это будет важно потом, сейчас мы мыслями уже там, на мосту, за мостом. Вот и он. Правильный, стройный, весь в трепещущих флагах – таким и должен быть мост в Тибет. Внутри начинается песня под ритмичный грохот стальных листов моста. Велосипед соскакивает на берег Тибета – будто я вернулся домой. Я физически ощущаю Тибет в каждом повороте дороги, в каждом камне из-под колеса. Все то же, что и до, но совсем другое. Наверное, у каждого человека есть место, которое он узнает и с завязанными глазами. Свой Тибет. Так получилось, что у меня он совпал с Тибетом географическим.

        Дорога виляет влево и уходит в горы, но время троп еще не пришло. Вдоль Салуина идет старая колея. Кое-где она обвалена, но что это за проблема для велосипеда? Мы катим и катим вперед, следуя изгибам великой реки. Брат-Салуин летит навстречу – могучий, радостный, великолепный.

        Впереди на дороге растянулась большая группа людей. Кажется, они идут в город на ярмарку – сегодня суббота. Видят нас и лица приобретают одинаковое озабоченное выражение. Вместо приветствия все они спрашивают «Куда вы?» И кричат вслед: «Дальше дороги нет!» Мы киваем, улыбаемся и машем им рукой. Дорога приводит нас к большому обвалу, который разбирает десяток мужчин. Пока мы перетаскиваем через обвал велосипеды, к нам подходит главный.

«Дальше дороги нет», - значительно произносит он. «Само собой, мы в курсе», - со знанием дела отвечаем мы.
Он: «Совсем дороги нет».
Мы: «Лошадиная тропа, верно, есть?»
Он: «И лошадиной нет».
Мы: «А человеческая тропа есть?»
Он (с сомнением глядя на Наташку): «Человеческая есть».
Мы: «Вот и славно».
Он (показывая на груженые велосипеды): «С этим там не пройти. Надо карабкаться по скалам».
Мы (с сомнением глядя на велосипеды): «Будем карабкаться».
Он смеется. Все остальные смеются тоже. Как приятно радовать людей.
За обвалом дорога не кончается, мы снова садимся в седла. Близится вечер, и энергия дня уступает место вечерней усталости. На крутых подъемах мы уже ведем велосипеды, не едем. Часто отдыхаем. Через пару часов нас догоняют рабочие с обвала. Они – крестьяне из ближайшей деревни, возвращаются домой после трудового дня. Идут очень быстро, налегке и по знакомой с детства дороге.

        Без лишних слов подхватывают велосипеды и вкатывают их по длинному крутому серпантину. Катят наши машинки с детским восторгом, еще и спорят, кто будет катить первый. Том Сойер нам бы позавидовал, это факт. На спусках мы уезжаем вперед, дожидаемся рабочих, на подъемах отдаем велосипеды и стараемся не отставать. «Кто вы, тибетцы?» - спрашиваем мы их. «Нет, мы лакхи, тибетцы живут выше по реке», - отвечают они. Последний подъем, самый длинный, приводит нас в их деревню уже после захода солнца. В сумерках мы ступаем по тропе за лакхами след в след.

        Со всех сторон на нас волнами накатывают чудные запахи трав и деревьев, такие разные, окутывают, наполняют все тело свежестью ночи. Все остальные чувства временно ушли на задний план, пригасли и притупились. Ароматное море пронесло нас сквозь деревню и вынесло к домику на дальней ее окраине. Дверь домика была открыта, внутри горел свет, а в проеме стояла бабушка и приглашала нас зайти.

Сумерки над Салуином. Впереди белеют домики деревни лакхов.

(с) Александр Сельвачев

Другие материалы проекта 
«Шаг в сторону» здесь >>

Деревня Попа на Салуине

        Попа - так называлась она, родная деревня наших новых друзей. В Попе был всего-то десяток-другой домов, выстроенных на крутом склоне один выше другого. У каждого дома - много окон с нарядными резными наличниками. Лакхи очень любят окна, а стекла - не очень.

Бабушка Сонам: Траши деле! Поднимайтесь в гости!

        Проснувшись утром, мы никак не могли взять в толк, почему в доме с таким количеством окон так темно. Оказалось, большинство окон в домах лакхов не имеют оконных проемов - они просто навешены снаружи на глухие стены. У этого маленького народа большая тяга к красоте! Утром мы узнали, что не в обычаях лакхов строить туалеты. Они так ловко пустили два канала через свою наклонную деревню, что из любого дома при нужде можно за минуту добежать до канала. Они же орошают террасные кукурузные поля, в них вчера мы, усталые, умывались по дороге в деревню, радуясь прозрачной, как слеза, воде.

Дом лакха: луч солнца через крышу освещает очаг и алтарь, два важнейших центра домашней жизни.

Лакхи - те же тибетцы, их язык - диалект тибетского, и дома они строят по тибетскому образцу - каменные, с плоскими крышами. На крышах возжигают благовония в курительницах и сушат кукурузное зерно. Крыши менее основательных построек крыты черепицей из рубленного сланца - его запасы в горах Салуина неисчерпаемы.

Крытая сланцем крыша амбара

Лакхи – люди добрые и открытые, но не преминут и посмеяться над незадачливыми чужеземными гостями

        Жизнь в деревне проста и гармонична - женщины и старики с утра до вечера работают в поле и готовят еду, мужчины готовятся встать на защиту деревни в случае необходимости. Другая их задача - заработать денег для семьи, но возможности для этого появляются едва ли чаще, чем необходимость защиты деревни. Эти дни - исключение, золотой шанс. Правительство решило восстановить дорогу после обвала и платит за это небольшие деньги. Все мужчины деревни ежедневно трудятся там.

Бабушка седлает мула: перед дальней дорогой животные всегда получают щедрую порцию кукурузы и ячменя

        Наш хозяин, Пема, не исключение. В 7 утра он отправился на работу, оставив нам на завтрак жбан риса, сковороду жареных овощей и термос. В термосе оказалась разбавленная рисовая водка, которую лакхи называют араком, совсем как в Средней Азии. Мы поняли этот жест Пемы как предложение расслабиться после долгой дороги, выпили по стаканчику и отправились в деревню.

Игра в карты

(с) Александр Сельвачев

Другие материалы проекта 
«Шаг в сторону» здесь >>

        Салуин не устает удивлять. То голые камни и скалы, то тенистые деревья, то полочки заботливо возделанных полей. А то вдруг – оказываешься посреди знойной Центральной Америки: встают вдоль дороги стеною… огромные кактусы! Настоящие колючие кактусы, высотой с двухэтажный дом. Какими судьбами занесло их сюда?

        Разведка приводит нас в следующую удивительную деревню, выше по Салуину – Кири. Кири-ча, ласково называют её местные жители, тоже лакхи. Совсем непохожая на Попа-чу, вольно разбросавшую домики среди полей и огородов, Кири издалека кажется настоящей крепостью на высоком холме, опоясанном садами и террасами кукурузы.

Деревня Кири на р. Салуин издали похожа на крепость

        Деревня и вблизи оказывается подобной крепости - мощеные камнем многоуровневые улицы, дома, похожие на маленькие феодальные замки. Киричане, однако, держат ворота своей неприступной твердыни широко открытыми для гостей – в первый же дом нас чуть не под руки проводят гостеприимные хозяева, наливают свежесбитой ча-сумы, угощают паровыми булочками.

Многоуровневые каменные улицы и дома деревни Кири

Пока мы ведем расспросы о дороге после Кири и о ближайших деревнях, вся деревня собирается на главной улице поглазеть на чужестранцев. Кто принес канистру арака, кто огромный огурец; и стар и млад, не теряя времени даром, крутят молитвенные барабанчики, отправляя в небо слоги мантр, накапливая заслуги.

Угощение щедрых киричан

Буддистский молитвенный барабанчик – рабочий инструмент накопления заслуг

        Дорога вскоре должна подойти к мосту через Салуин и на том закончиться. За мостом – ещё одна деревня лакхов, Туба-ча. Сможем ли мы дальше ехать вдоль реки, есть ли там тропа – мнения жителей расходятся. Кто говорит, что пешая тропка была, кто с сомнением смотрит на велосипеды. Одно известно – до ближайшей деревни вверх по реке очень не близко, может, потому и не ходят туда местные. Отправляемся разведать конец дороги, посмотреть, что за тропа от него отходит, и сможем ли мы по ней пройти.
        Бесконечным плавным серпантином забирается дорога вдоль обрывов, и вдруг за поворотом, на высоте в несколько сот метров над Салуином, нам открывается новый пласт реальности, новое измерение – горизонталь. На большой и ровной площадке, среди круглых лужиц полей, среди пышных деревьев – белые стены селения Туба. Самый край дороги, мир, затерянный в горных кручах.

Деревня Туба на высоте 300 метров над Салуином

        Тропа от моста, бесконечным зигзагом уходящая вертикально вверх на сотни метров, даже на расстоянии кружит голову. Такими тропами лучше любоваться издали, и мы бурно радуемся, что тропа от дороги уходит по нашему берегу, и нам не придется с велосипедами и рюкзаками наперевес спускаться к мосту, а после штурмовать этот зубастый серпантин.

Серпантинный подъем от моста к деревне Туба

        Удивительно вот что: вся огромная толща противоположного берега изрезана сеткой тропок, видны знакомые пятнышки синих тентов… и темные отверстия туннелей, уходящих в скалу. Что же они здесь разрабатывают? Что добывают? Для чего пробита и поддерживается трудная дорога в глушь, где нет деревень, кроме затерянной Тубы, пригнана техника? И почему нам ничего не говорили об этом местные?

Изрезанный тропами и шахтами отвесный берег Салуина

Увеличенный участок фотографии: отстроенная тропа, шахта и оборудование для взрывных работ

(с) Наталья Белова

Другие материалы проекта 
«Шаг в сторону» здесь >>

 

        Мы уже не первый день путешествуем в землях лакхов, и у интересующихся экспедицией, наверняка, назрел вопрос – да кто же они такие, эти лакхи? И что они делают в Тибете, где должны жить тибетцы? Расскажу об этом:
        Официальным Пекином признано, что в Китае живут в любви и согласии 56 наций. Среди них есть русские, эвенки, монголы, корейцы. Есть и тибетцы. Лакхов в списке нет. Впрочем, там нет и кхамцев, амдосцев, конгпопа и многих других народов, издревле населяющих Тибет. По китайскому паспорту они все – цангцы. До революции Мао так именовались только жители тибетской области У-Цанг, Центрального Тибета, со столицей в Лхасе. Политика укрупнения национальностей привела к тому, что все коренные жители Тибета стали «цангцы».
        А между тем, Тибет вовсе не так однороден, как хотелось бы видеть китайскому правительству. Он состоит из трех больших областей – У-Цанг, Кхам и Амдо, люди которых фактически говорят на разных языках, и еще множества областей поменьше. Разницу между тремя основными регионами Тибета хорошо описывает тибетская поговорка: «Лучшая религиозная практика – в У-Цанге, сильнейшие люди – в Кхаме, лучшие лошади – в Амдо».

Главный тибетский храм – Джоканг в Лхасе. Построен Сонгценом Гампо в VII в

У-Цанг – колыбель тибетской цивилизации, центр религиозной и политической жизни Тибета. Здесь в VII веке принял буддизм и заложил первые монастыри 33-й царь Тибета, легендарный Сонгцен Гампо. В единое государство У-Цанг объединил в XVII веке Великий V Далай Лама. Здесь находятся Кайлас и Потала, монастыри Самье и Джоканг, сюда ползут по дорогам паломники со всего Тибета.

Воин Кхампа

Кхам – область, где всегда жили бесстрашные свирепые войны (моя подруга-тибетка из Лхасы называла их разбойниками и добавляла, что будет молиться за их удачное перерождение). Кхамцы не подчинялись Лхасе в политическом смысле, но признавали Далай Ламу как учителя. В Кхаме никогда не было единого государства, скорее множество конфликтующих мелких «царств» размером в одну деревню. Если в паломничество отправлялся отряд кхамцев, другие паломники старались не показываться им на глаза – отряд был хорошо вооружен, мог ограбить паломников и даже убить.

Фестиваль в Амдо. Женщины танцуют танец молока 

Амдо – самая высокогорная и малонаселенная из областей Тибета. Амдосцы – скотоводы-кочевники, пасут яков и лошадей на просторах Северного Тибетского Плато. Жители У-Цанга считают амдосцев провинциалами, деревенщиной. Однако из Амдо происходят величайшие реформаторы Тибета – Дже Цонкапа и XVI Далай Лама. Язык амдосцев не похож на лхасский. Если дать амдосцу и лхасцу прочитать одно и то же слово, написанное тибетскими буквами, амдосец произнесет в 2 раза больше звуков. Амдосцы даже друг друга часто понимают с трудом – за соседним хребтом люди могут говорить на другом языке.
Однако, как бы ни говорили люди в разных уголках Тибета, они все используют единую систему письма. Система эта была разработана Тонми Самбхотой, министром Сонгцена Гампо, в VII веке. В тибетском алфавите 30 букв, слова записываются по слогам. Каждый слог рисуется как мандала (в Тибете абсолютно все связано с буддизмом) – корневая буква в центре, над ней – надписная, под ней – правильно, подписная. Слева – предписная, справа – одна или два приписных. И финальная завитушка огласовки сверху или снизу. Правда, красиво?

Буква «кxaa»

Слог «гьюр», построенный на корневой букве «кхаа»

И, если выучить несложные правила чтения слогов-мандал, то можно запросто читать тибетские тексты. В Москве эта идея сейчас довольно популярна – люди учат тибетский, чтобы читать священные тексты в оригинале. К сожалению, я знаю только одного человека, который дошел до этого уровня. Он работает переводчиком в библиотеке Далай Ламы.
Кажется, я несколько ушел в сторону – кто же такие лакхи? А лакхи – это один из малых народов Кхама, которые не считают себя тибетцами («пёпа» по-тибетски), хотя исповедуют тибетский буддизм и пользуются тибетским письмом. «Лакхи здесь, а пёпа – там», - говорят они, и указывают рукой на север. Надо ли говорить, что из моего кривого тибетского языка, который, тем не менее, хорошо понимают в Лхасе, лакхи не поняли не слова.

(c) Сельвачев Александр
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>"

        В длительном путешествии по неизведанным землям совершенно необходимо быть готовым ко всякого рода неожиданностям и казусам. Иногда случается так, что путешественник, сам того не ожидая, находит зерно нового знания там, где, казалось бы, нечему и быть. Иногда же, напротив, попадает он в непредвиденные трудности там, где ожидал двигаться по торной тропе.

Пема с дочкой у себя дома

        Мы провели несколько интереснейших дней в деревнях лакхов, и нам пора было отправляться дальше, вверх по Салуину. Все это время мы жили в доме у Пемы, ставшего нам добрым другом, помогали, как могли, по хозяйству, работали с дневниками и фотографиями. Пема согласился взять пару своих лошадок (точнее, мулов, но Пема упорно называл их лошадьми) и сопровождать нас, по крайней мере, до следующих за Тубой деревень. Он рассчитывал дойти туда за три дня. Мы не сомневались, что у Пемы есть и свой интерес в этом путешествии, но доверяли ему, и не стали допытываться.
На разгруженных велосипедах в свое удовольствие катили мы последние километры дороги вдоль Салуина, с ветерком пролетая крутые подъемы и коварные каменистые спуски. Потихоньку за нами вел Пема лошадок , нагруженных нашими велорюкзаками и своими мешками со снедью. Вел потихоньку, да не сильно отставал. Кажется, на горных тропах нам придется попотеть, чтобы выдержать заданный им ритм.

По дороге к Тубе

        Проезжаем Кири, где нас на этот раз встречает целая демонстрация с флагами и барабанами. Похоже, нас заметили издалека, и теперь жители Кири выстроились в два ряда, крутят барабаны, протягивают нам огурцы, улыбаются. Что ж, гусары от огурцов не отказываются!
Часа через два выходим на дорогу напротив Тубы. Ее бастион не может оставить равнодушным, даже если видишь его не в первый раз. В довершение эффекта над горами встает коромысло радуги, талисмана нашей экспедиции. Это добрый знак, мы хватаем фотоаппараты и стараемся засунуть в один кадр и радугу, и Тубу, и Салуин.

        Тут нас и догоняет Пема. Точнее, не догоняет, а проходит где-то ниже по склону, лошадиной тропой, и исчезает из виду. Мы кричим ему, ругаемся и машем руками, но он не слышит. Или не хочет слышать. Он двигается куда-то вниз, к мосту через Салуин, а нам же нужно идти вперед, вдоль нашего берега! Делать нечего, криками делу помочь не получается, мы вынуждены ехать дальше по дороге, вниз, вниз, до самого ее конца. Конец дороги упирается в домики китайских строителей с синими крышами, на площадке перед ними сидит Пема и смотрит на нас. Мы смотрим на Пему, и еще на мост через Салуин, который уже совсем рядом, а особенно внимательно смотрим на неподъемный серпантин в Тубу, сразу за мостом. Пару дней назад мы так радовались, что нам уж точно не нужно будет лезть по этому серпантину. Пема, зачем ты нас сюда привел?

Мост через Салуин

        «Вдоль Салуина дальше пройти нельзя. Даже человек с корзиной не пройдет. Отвесные скалы. Можно пройти зимой, когда река отступает», - теперь считает Пема, хотя еще утром мы вместе собирались идти вдоль Салуина. К сожалению, китайские рабочие все как один Пему поддерживают. Говорят, что бьют тропу, но взрывники продвинулись пока едва ли на километр. «Нужно идти в Тубу и дальше, в Пани», - говорит Пема и ждет. Мы раскладываем прямо на дороге все наше навигационное барахло – карты, навигатор, таблетку со спутниковыми снимками, и начинаем колдовать. Дорога не появляется. Пема ждет, не торопит. Спутники высокого разрешения вглядываются в каждую расщелину, каждую пядь склонов Салуина, карты ложатся одна на другую. Дороги нет. Должна быть, но нет. Но должна быть! Пема ждет, смотрит, как под мостом кофейный Салуин выделывает немыслимые пируэты. Наконец, мы сдаемся. Выбор у нас – или идти, куда Пема ведет, то есть, прочь от Салуина, или бросать здесь велосипеды и пробовать пробиться вдоль Салуина пешком. Мы выбираем Пему и велосипеды. Пема улыбается, встает, и ведет лошадей на мост.
        За мостом был серпантин в Тубу, конечно, куда он мог деться. Шлось тяжело, все время хотелось чем-то освежить пересохший рот, а воды было мало, и вокруг росли только колючие неприветливые кактусы. За последние дни у нас выработалось довольно-таки неприязненное отношение к этим кактусам, чего греха таить. И тут вдруг навстречу нам идет старичок. А за спиной у старичка – корзина, полная кактусовых шишек. Мы к Пеме – зачем старичку эти мерзкие колючие шишки? И тут Пема выдал такое, что мы не могли сойти с места как минимум полчаса. Но об этом лучше меня расскажет Наташа в следующем нашем выпуске новостей.
На верх серпантина мы с велосипедами вылезли перед самыми сумерками. Пемы нигде не было. На небольшом холме стояла маленькая старая гомпа с чортеном, а на ее крылечке сидела старушка.

Старый чортен над серпантином

        «Баушка, не видала ль ты молодца с двумя лошадьми?»
«Как не видать, видала. Пошли они воон туда», - ответствовала старушка и указала кривым коричневым пальцем куда-то в небо. Потом палец немного опустился и мы увидели тропу, идущую в противоположную от Тубы сторону.
«Спасибо, баушка», - поклонились мы старушке и отправились в наступающей темноте в совершенно неясном для нас направлении. Имея с собой из вещей только велосипеды, фонарик и англо-китайский словарь. Остальное благополучно уехало вместе с Пемой.

(c) Сельвачев Александр
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>"

        Долгие дни под безжалостным солнцем на каменистых тропах Салуина мы отчаянно и безнадежно мечтали о фруктах. Стоило закрыть глаза, как перед ними плыли в хороводе абрикосовые деревья Тибета, воспетые некогда Харером. Но по-прежнему уходили вдаль горные вершины, язык еле ворочался во рту, и вилась по склону тропа среди колючих громад кактусов… Глупцы!
Мудрый друг Пема преподал нам урок, который мы спешим поведать тебе, читатель, дабы, увидев на трудном пути своем сей колючий гигант, ты не медлил ни минуты и вкусил от райских плодов его.
        Опунция, цабр, индийская фига– да, именно эту разновидность кактуса мы встретили в Тибете. И не случайно посланцы далеких земель ацтеков оказались на противоположном конце света, на каменных берегах Салуина. Американский континент подарил Старому Свету не только незаменимые картофель, помидор и кукурузу (как наши предки жили без них прежде?). Но и съедобную разновидность кактуса с замечательно вкусными плодами, которую культивируют теперь на побережье Средиземного моря, на Мадагаскаре, в Индии… и, как выяснилось, на юго-востоке Тибета, о чем не сообщат никакие справочники.
Иллюстрированный курс:
1.  Выберите спелый плод опунции (при созревании они желтеют).
2.  Крайне осторожно отломите его, стараясь не касаться «торца», покрытого мягкими и тонкими колючками, почти незаметными для глаза, но крайне неприятными для рук и, особенно, для рта. Колючки могут изрядно отравить удовольствие от поедания кактусов.
3.    Бросив на дорогу, тщательно «обкатайте» при помощи пучка травы.
4.  Отдельно следует обработать коварную торцевую часть плода.
5.  Аккуратно разломив плод, очистите его от шкурки.
6.  Волшебно!

(c) Сельвачев Александр
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Скажу я вам далее про страну лакхов. Большие они мастера в устройстве троп, и большие затейники в росписи. В каждом доме стены презатейливо изукрашены, увидишь  тут и зверя диковинного, и цветы всякие. Вдоль троп же набожный народец сей ставит чортены и ступы, суть кумирни свои, а на тропе любой камень поверни – найдешь на нем резьбу искусную.

Тропа до деревни Пани: построенные из камней мост и «балкон»        

        Тропа до Пани уходила по склону распадка, где-то внизу весело скакал к Салуину один из его многочисленных притоков. Неожиданно тропа эта оказалась верхом инженерного искусства, не просто протоптанная, но отстроенная из камней и аккуратно выложенная каменными плитками, с мостиками через осыпные участки. Пару раз наш путь пересекали «арыки» – каналы, шириною в полметра, укрепленные камнями и современным бетоном, по которым вода убегала куда-то за перегиб. Совсем стемнело, Пема, очевидно, решил больше не ждать нас, доверив хорошей тропе, и нам оставалось только гадать, сколько ещё идти до деревни. Через пару часов за очередным поворотом вспыхнул далеко вверху огонек, и ещё один, и вот уже мы катили велосипеды мимо каменных оград, отдельных построек, белеющих флагов у старого чортена. «Пема!» - тщетно кричали мы и включали проблесковый маячок фонарика. Каменные ограды превратились в целый лабиринт узких улочек, с небольшими дверцами, ведущими в огороды, традиционными тибетскими лестницами – бревнами с насечками ступенек, нависающими деревьями. На крики, наконец, где-то вверху ожила и направилась к нам пляшущая точка фонарика. Приблизившись, точка оказалась … серьезным мальчиком лет четырех с огромным многодиодным фонарем. Юный посланец молча направился вверх и в сторону, за поворотом возникли освещенные окна, и вот уже выскакивают на крыльцо Пема и какие-то люди, хватают у нас велосипеды, ведут нас в дом, и до чего же славно в этом доме!

Расписанные стены комнаты в тибетском доме

        В большой комнате с ярко расписанными стенами стоят напротив лавок большие сундуки, служащие столами, на столы несут непременные пиалы риса, большую тарелку жареных овощей, темные кувшины ча-сумы, в этот поздний час собираются женщины, дети, бабушки занимают скромные места поодаль. Приходит с неизменным барабанчиком в руке патриарх семейства – замечательно колоритный согбенный дед. Рассказывает о корах, которые он прошел, расспрашивает, откуда и куда мы идем. Если говоришь здесь: «В Лхасу», каждый понимающе кивает головой. Все пути паломников ведут в Лхасу, и пути эти бывают куда более долгими, чем наш веломаршрут. На одной из дверей обнаруживается любопытная роспись – реки, текущие вокруг высоких гор. Это ж наш великий поворот Брахмапутры! «Ярлунг Цангпо?» - спрашивает Саша. «Ре, ре» - согласно кивают хозяева. Второй рекой оказывается, конечно, Салуин. Нак-чу его здесь не называют, зовут по-китайски, Нудзянем. 

         Великие реки Тибета, Ярлунг Цангпо (Брахмапутра) и Нак-чу (Салуин) в росписи тибетского дома

         Наутро страшно жаль покидать гостеприимную деревню и её славных открытых жителей, не спешит и Пема. Ещё вечером мы поняли, почему он согласился пойти с нами и почему так спешно умчался в Пани, не дожидаясь нас: был здесь у Пемы особый интерес – молодая улыбчивая хозяйка дома. 
        Дальше нам предстояло идти древней караванной тропой через пятитысячный перевал – тропа и теперь оставалась «караванной»: до ближайшего магазина, да даже и до дороги – многие километры пути, товары сюда по-прежнему привозят на спинах мулов и лошадей. 

        Древняя, выложенная камнем тропа, уходящая вверх от Пани крутым серпантином, приносит много открытий. «Мани-стоун», сложенные в тур камни с высеченными мантрами, где Саша находит очень редкое изображение – стопу Будды; древний чортен, где чудом ещё держится деревянная башенка; в другом чортене устроен сбор дождевой воды и заботливо оставлена жестяная баночка – с наслаждением пьем и только после замечаем бурно кипящую на дне жизнь микрофауны.
         Метрах на пятьсот выше Пани вдруг начинаются большие поля ячменя, буддийские флаги лунг-та, деревянные домики: горные плантации трудолюбивых паничан; встречаем и столь давно желанные абрикосовые деревья – правда, плоды на них мелкие и твердые. И чем выше забирается тропа, тем удивительнее открываются виды – на изгибы Салуина, на далекие хребты.
После обеда входим в зону леса, высота уже больше трех с половиной тысяч. Невероятная страна: буквально вчера мы ужинали мексиканскими кактусами, сегодня завтракали в тени южных абрикосовых деревьев, а теперь оказались на Южном Урале. Знакомые с детства тропинки, усыпанные хвоей, те же деревья и травы, родные до боли запахи. Нахожу землянику, пусть чуть другую на вкус, но настоящую лесную землянику, алые кисточки костяники, встают вдоль тропы колючие кусты малины и шиповника. Кульминацией становятся пара рыжиков под сосной. На краю света я словно возвращаюсь в детство, возвращаюсь домой.
        Пема с лошадьми убежал далеко вперед. Неожиданно выходим на открытое пространство, чуть выше ходят, позвякивая, наши черная и белая лошади, а перед нами – несколько низких хижин из камней и бревен, с чуть не вросшими в землю деревянными крышами. Над одной из крыш приветливо вьется дымок, а у входа стоят наши велорюкзаки. Вот он, наш очередной дом!
Однако в доме нас ждет очередное удивление. Пемы тут нет, а у огня, разожженного на земле между досок пола, сидит чета совершенно сказочного вида старичков. 

(c) Белова Наталья
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Жили-были за синими горами за темными лесами бабушка Эи и дедушка Оу. Раз собрались они в дорогу дальнюю, погрузили на верную ослицу сумы с провиантом, взяли народившегося только осленка (как оставишь без матери?) и пошли. К вечеру незнамо какого дня пути дошли они до брошенных домишек в лесу. Один дом упавшее дерево раздавило, с другого крыша сошла, но все ж нашлась с краю избенка - ночь в тепле провести. Только очаг растопили да сели кости старые погреть, гляди-ка - незваные гости пожаловали. Кричат, стучат, на непонятном языке балакают.



        Незваные гости - это мы и есть. Пема привел нас ночевать в те же домишки, где остановились бабушка Эи и дедушка Оу. Кстати сказать, Эи и Оу (в обоих случаях ударение на второй слог) - это не настоящие их имена. Так ласково и уважительно называют лакхи всех своих стариков и старушек.



        Эи и Оу, не разбираясь, кто мы и с какой Луны свалились, приняли нас как родных. Посадили на лучшие места у очага, наварили нам чаю с маслом, накололи грецких орехов. Эта парочка - из тех людей, для которых языковые барьеры - пустой звук. Свое отношение они выражали действиями, взглядом, теплой улыбкой. Мы с Наташей влюбились в них сразу и навсегда. Да и Пема весь вечер сиял лицом, будто ему лошадь с жеребенком подарили.
За ужином у очага мы обсудили новости буддийского мира. Кто из нас какие коры ходил (кора - тибетское круговое паломничество вокруг горы, монастыря или другого священного объекта), и что нам за это будет. Обсудили злободневный вопрос, является ли Лхаса еще святым городом, и выяснили, что да, безусловно является. Я откопал в своих вещах и подарил дедушке открытку с Дордже Пагмо, хранительницей Лхасы. Оу долго разглядывал ее, держа на вытянутой руке, цокал языком, потом снял шляпу, вложил туда гневную красную женщину, и нахлобучил шляпу обратно.



        Засыпая, я думал, как нам повезло встретить здесь этих простых до святости людей, посмотреть им в глаза и дать заглянуть в свои. Разделить с ними ужин и кров. Когда наутро Пема объявил, что Эи и Оу идут с нами на перевал, мы с Наташей принялись водить хоровод вокруг осленка. Бабушка Эи заулыбалась, но ничего не сказала.

Так, волею случая, нашли Эи и Оу себе в дорогу попутчиков. Двинулись вместе - сперва иноземцы с железными каракатицами, затем ослица с осленком, следом бабушка, следом две лошадки молодца Пемы, за ними сам Пема, и дедушка последним.



        Долго ли коротко ли, прошли они темный лес и вышли на луга широкие. На лугах - следы многих копыт, знать, небесные пастухи пасут здесь свои несметные стада. А вот и они - три дома на склоне горы, один выше другого. Вырастают из-под земли псы сторожевые, признают, пропускают. Бабушка подходит к первому дому, кланяется до земли, подходит ко второму, кланяется, и третий не забывает. И вот уже двери домов открываются, и темнолицые молодые женщины несут путникам чайники с масляным чаем.



        Всего пять чайников - каждому путнику по третьведерному чайнику. Так заведено. Опираясь на посох, встает дедушка, достает из котомки заветной тряпичный мешочек, протягивает женщинам. В мешочке - соль и орехи, да еще лепешка гречневая. Женщина принимает мешочек, прикладывает ко лбу - благодарит.

 

        Вот поели путники и попили, ноги сами вперед понесли. Только недолго. Поднялись перед ними горы высокие, задули в лицо ветры холодные - так ноги и подкосились. Улыбнулась бабушка Эи, покачала головой. Достала из сум совсем малый мешочек, с кулак. Подошла к каждому, дала по кусочку темного сахара, а свой кусочек обратно в мешочек спрятала. Дескать, старая я уже, что на меня сахар переводить!



        Воспряли духом путники, молодец Пема у иноземной девушки даже железное чудо-юдо забрал, сам покатил. Покатит, покатит, а потом грянется оземь и кричит: "Умираю, братцы, нет моих больше никаких сил!" Но потом встает и снова катит - вот какой дюжий детина!
Так поднимаются путники все выше, облака далеко внизу на дневной сон упокоились, а подъему конца-края не видно. Под ногами только камни жестокие хрустят, ни травинки, ни былинки, ни капли водицы вокруг. Иноземцы бледнеют, чуют беду неминучую.


 
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

(c) Сельвачев Александр
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Обеденный час пришел и минул, да только путники как шли, так и не останавливались. Какой тут обед, когда воды нет? Наконец подошли они к стене, из огромных булыжных камней сложенной – вот там и есть перевал, туда им дорога. Как увидели крутой подъем, так их последние силы оставили. Только не бабушку Эи. Наперегонки со своей клюкой понеслась она расседлывать ослицу, и выпали из сум две крохотные фляги, наполненные чем-то белым, похожим на молоко. Каждый из караванщиков достал свою снедь к столу: дедушка – лепешки гречневые, молодец Пема – сало, для порядку тонким слоем мяса прикрытое, а иноземцы – ну кто их разберет, тоже какой-то провизии поднесли. Бабушкины фляги в центр поставили. И вот дела – кто чудо-напитка из фляги ни глотнет, так сначала скрючит его в бараний рог, а затем сразу распрямит, да еще с улыбкой от уха до уха. Все глядят друг на друга, дивятся. Даже дедушка, и тот смотрит с вопросом – дескать, да что же это, старая? А это бабушку в кочевье добрые люди угостили – тайный напиток горцев из ячьего молока, на травах Тибета настоянный.

        Вот так напоила бабушка всех двумя малыми флягами. Напоила, посмотрела на небо тревожно, взяла под уздцы ослицу и первой двинулась на перевал. Над перевалом великаны выше туч битву нешуточную затеяли – только гром гремит. Медленно идут караванщики по булыжной тропе. Далёко внизу успокаиваются камни, уходящие из-под их ног. Высоко вверху хмурится небо. Дедушка Оу тоже на небо поглядывает. Идет позади каравана, торопит лошадей. На какую палкой махнет, на какую руку с камнем подымет. Самые ленивые нет-нет да получат камнем по крупу – вся лень махом слетает. Иноземцы идут, оглядываются с опаской – не начнет ли их дедушка погонять?


        Долго ли, коротко ли, а вышли путники на перевал. Хотели передохнуть, да не тут-то было. Ледяной ветер с ног валит, с неба гроза подоспела. Дождь, град, гром и молнии. Зашатался караван, на части распался. Иноземцы со своими железными чудищами так и вовсе из виду пропали. Дедушка с бабушкой спустились до первой просторной полянки, молодца Пему попридержали, чтоб дальше не шел. Раскрыли над собою зонтики, сидят, ждут. Пема постоял-постоял, да делать нечего, тоже к ним под зонтик полез. Пустили. Час ждут, другой ждут, наконец завиднелись вдали фигурки иноземцев. Подошли ближе – оба дрожат, что осиновый лист. Дедушка Оу споро достает чашку из-за пазухи, да наливает ее полну. Сбрызгивает духам на три стороны, и подает иноземцам – пейте! В чашке вода – не вода, а арак, тибетский самогон. После первой чашки иноземцы дрожать перестали, после второй – глаза загорелись, дух приподнялся – можем идти дальше, дедушка!


        Так, помогая друг другу, шел караван еще день, и другой. Ночевали они в брошенных домах, и за ужином дедушка Оу непременно рассказывал про коры чудодейственные, которые он прошел, и ни разу в рассказах своих не повторился… На третий день вышел караван на дорогу торную, пошли навстречу за деревней деревня. Перед одной деревней дедушка Оу остановил караван. Достал он из котомки куртку нарядную да шапку высокую, и пошел себе вперед. Караван следом отправился. Только дошел дедушка до первого дома той деревни, как выбежали ему навстречу все домочадцы – женщины кричат в голос, мужчины смеются, лошади ржут, ослы ревут, куры кудахчут.
Не просто так бабушка Эи и дедушка Оу в дальний путь отправились. Шли они навестить своих детушек, что живут в деревне дальней на реке Ю-чу. Шли, шли, и дошли. И весь караван к себе в гости зазвали.

Иноземцев привечали,

Вкусным чангом[1] угощали.

Тут и сказочке конец,

А кто слушал – молодец!

---

[1] Чанг – тибетское слабоалкогольное ячменное пиво, часто подслащенное.


        Потом мы валялись на плоской крыше,  закутанные в запахи нагретой солнцем глины и свежего сена. Иногда приходил дедушка Оу и учил нас словам своего языка. Несколько чаще, чем этого требовал желудок, мы спускались вниз и трапезовали. Бабушка Эи каждый раз самолично накладывала нам полные тарелки угощения и зорко следила, чтобы в наших чашках не кончались чанг и масляный чай. Я три раза в день уводил бабушку в сторону от обеденного стола и накладывал мазь диклак на ее раздутые варикозом ноги.



        Незаметно мы оказались частью этой большой и светлой семьи. Нам здесь было хорошо, как дома, но дорога-разлучница уже звала за порог. Прощались мы, стоя на той же дороге, по которой пришли сюда. Прощались совсем по-русски, со слезами и светлой грустью в глазах. Неужели мы сюда никогда не вернемся?

(c) Сельвачев Александр
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Об этих землях ходят престранные слухи. Будто люди здесь рождаются с одной только ногой, тогда как другие говорят, что ноги у них две, но они чудовищно уродливы и могут испугать путника насмерть одним лишь своим видом. Находятся и такие, кто уверяет, что весь край сей населен оборотнями, и оставаться в этих местах на ночь означает обречь себя на неминуемую гибель.

        Нам пришлось уйти от Салуина, и жалеть об этом не приходится: незапланированный поворот привел нас в места, где не видели прежде европейцев, свел с дивными людьми. Свободные сроки позволяют двигаться по траекториям, которые подсказывает сама Дорога. Однако сейчас мы оказались значительно  дальше, чем планировали, от озёр Равока, от Пемако, района внутри великого поворота Брахмапутры, к которому лежит наш дальнейший путь. Наезженная дорога вдоль Ю-чу до Восточно-Тибетского тракта и сам тракт гораздо менее интересны, чем малоизвестные проселочные дороги и селения вдоль них. Карты и снимки подсказывают: от Таю, крупного пункта на дороге, уходит через Ю-чу мост и идет дорога, выходящая к Салуину ровно в том месте, куда мы планировали дойти вдоль реки. И продолжается далее на запад – дорога ли, тропа ли, это мы сможем уже узнать только на месте. Решено возвращаться к первоначальному плану.

        На пути у нас снова лежит пятитысячный перевал, который теперь уже предстоит преодолеть на нагруженных велосипедах. Есть и плюс – дорога, двигаться по которой значительно легче, чем по каменистым перевальным тропкам.



        На подъеме за мостом нас подхватывает дребезжащий минивэн – за рулем сидит кудрявый тибетец в потертой кожаной косухе и с серьгой в ухе, очень похожий на цыгана. На лобовом стекле – портрет десятого Панчен-ламы и странного черного божества с высунутым языком. Никогда такого прежде не видели. Водить цыган почти не умеет, но отважно бросает своего коня на штурм крутых поворотов серпантина. Жутковато. Но пешком втаскивать велосипед на пять тысяч нет никакого желания – чувствую себя довольно неважно, лицо, руки, стопы отекли ещё на прошлом перевале, где мы очень быстро набрали высоту. С подъемом мир все растет и растет в размерах, деревни оказываются далеко внизу, и на все стороны окрест – только горы и горы. На перевале, как везде в Тибете – трепещут на ветру флаги, отправляя в небо молитвы.


        Наш цыган едет до Гуми, деревни за перевалом, что очень нам подходит. Там мы уже спустимся до четырех тысяч, и идти будет много проще.

        В Гуми мы планировали скромно отъехать за деревню, поставить палатку и продолжить наш путь на следующий день. Не тут-то было. Цыган с помпой остановился на главной улице деревни, и машина была тут же облеплена десятками лиц, приплюснувших носы к стеклам, лица скалили зубы и кричали. В наступающих сумерках стало как-то не по себе. Выгружаемые рюкзаки тут же подхватывали и, несмотря на наши протесты, утаскивали куда-то в сторону. Руководил процессом коренастый мужичок. После выгрузки велосипедов он крепко взял Сашу под локоть и повел в сторону большого П-образного здания. Во дворе резалась в бильярд молодежь.


        Удивительный факт, бильярд крайне популярен в Тибете; во всех поселках нам непременно встречались кособокие столы с облезшим сукном, кто-нибудь обязательно стучал кием по шарам. Достаточно сказать, что даже в Пани, куда нет дороги, мы видели на веранде дома массивную коробку бильярдного стола, привезенную, несомненно, с немалыми трудностями.

        Нас завели в комнату с длинным столом и магазинными полками вдоль стен. На стене висел портрет Мао, красиво обрамленный буддийским шарфом-хадаком. Весь калейдоскоп лиц, окружавший машину на улице, теперь втиснулся в комнату, нависал над нами, хихикал в кулаки, тыкая пальцами. Крайне неприятными показались нам эти лица, ни одной открытой улыбки, теплого взгляда. «Заповедник гоблинов», - не сговариваясь, оценили мы окружающих, продолжая, однако, широко улыбаться. Зрителям вскоре надоело, и они отправились на двор к бильярду и громкой музыке. Напряжение падало, разливалась уже по стаканам ча-сума, сбитая миксером. Но новости лаобань, хозяин заведения, сообщил нам грустные: дальше Гуми дороги нет, есть лошадиная тропа, и та плохая. Особенно для вот этого – выразительный жест рукой в сторону велосипедов.


        Папа Жао, условно окрещу я хозяина, оказался неофициальным центром, мудрым управителем этого заповедника. Держит бильярд, продает пиво и устраивает по пятницам дискотеки для Гуми и окрестных деревень. Кроме того, держит на втором этаже «нумера» с заплеванным земляным полом и многочисленными топчанами для подвыпивших клиентов. Папа Жао настоятельно не рекомендует нам ставить палатку, и мы соглашаемся на топчан. Ночью под зажигательные ритмы китайской попсы мы сочиняем смешные истории о неказистых, но добрых местных однотопах и их мудром управителе, дошедшем некогда с Мао до самого Пекина и за то пожалованном угодьями и малым народом на воспитание. Покуда к нам среди ночи не вваливаются сами подвыпившие герои.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Нет на свете народа, который не знал бы песен.

        Ночная тревога оказалась ложной. Изрядно пошумев и посветив нам в лицо фонариками, невоспитанные гости угостили нас печеньем и вскоре мирно захрапели на соседних топчанах. Хозяйственный папаша Жао не преминул посчитать нам наутро и стоимость вчерашней ча-сумы, и стоимость койки, как в лучших хостелах Пекина, но мы на него не в обиде.


        Тропа уходила краем распадка, вдоль полей сжатого ячменя, среди которых, как корабли в море, плыли к небу высокие дома тибетцев. Где-то впереди по курсу на несколько сот метров по склону раскинулась деревня Тумба, а ещё дальше в ущелье тек Салуин, по которому мы уже начали скучать. От высоты Гуми, 3600м мы предполагали плавно спуститься уровню реки, 2150 м, и тропа, пусть и с нагруженными велосипедами, обещала стать приятной прогулкой.
 

        Однако тропа упрямо отказывалась спускаться вниз. Она продолжала карабкаться вдоль склона, становясь все более неровной. Перетаскивать несколько десятков килограммов велосипедного веса через валуны – развлечение для сильных духом, а меня все ещё трепали классические симптомы горной болезни – тяжелая одышка, голова, как чугунный колокол, страшная вялость. Будто тебя враз состарили на 50 лет, выкачали жизненную силу. Никогда не было проблем с высотой, а тут такая напасть. Сашка разгружает меня максимально, и нужно двигаться – с каждой сотней метров спуска должно становиться легче. Но спуска все нет. В какой-то момент просто ложусь на каменную осыпь и выключаюсь на пару часов.


        После сна чувствую себя намного лучше, до Тумбы рукой подать, и тут мы приходим к развилке. Хорошая торная тропа уходит в гору, к верхнему уровню деревни, осыпная и неуверенная – спускается вниз, где тоже есть дома. Организм и логика бурно голосуют за нижнюю, и мы катим вниз. У первого нижнего домика нам встречается мужчина, который уверенно показывает на самую верхнюю из опоясывающих склон троп. «Тропа к мосту? Вон та, самая верхняя?? Может быть, все-таки та, что пониже?» Нет. Разумеется, самая верхняя. На глаз до неё метров 300 по вертикали. Чорт.
        Милейший мужичок уже впрягся помогать вталкивать велосипеды по крутому склону – так и бегал по очереди, то мне поможет, то Сашке. Метров через 50, однако, случился у него дом родной. Нас ждал в нем кров и ужин.




        Непросто было убедить гостеприимных тибетцев разрешить нам ночевать на крыше. В каждом доме непременно несут перины, стелют лавки, дивятся компактным спальникам. Но оно того стоило. Мы проснулись на молочном рассвете и долго не могли понять спросонья, что случилось с миром. Мир звучал. Мелодия раздавалась сверху, уходила в полифонию, подхватывалась снизу. Монотонная, с плавными переходами. Голоса затихали, и снова возникала нота, теперь уже где-то внизу, и подхватывалась невидимыми верхними певцами. В сумерках склоны деревни были неразличимы, и над поющим миром сияла снегами вершина с нежным грузинским именем Цангеладзе.


        Загадка разрешилась уже при свете дня. Деревня вспахивала убранные поля. Десятки землепашцев вывели яков на свои полочки-огороды, от низа до самого верха и деревянными плугами, полосу за полосой, распахивали стерню. И пели, сливаясь в единый сложный хор с другими пахарями, соседями по вертикальному миру.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Ангаман – очень большой остров. Царя тут нет. Живут тут идолопоклонники, и они словно дикие звери. Следует упомянуть в нашей книге об одних людях: знайте, по истинной правде, у всех здешних жителей и головы, и зубы, и глаза собачьи; у всех них головы совсем как у большой собаки.

Марко Поло. Книга о разнообразии мира

        На убийственном солнцепеке толкаем мы груженые велосипеды то вверх, то вниз по узкой каменистой тропе. В основном – вверх, хотя нам хочется и нужно – вниз. Высота 3700м, где-то под нами Салуин (и, мы верим, мост через него) – на высоте 2100м. Почему вверх, куда смотрят здесь ответственные за тропы?! Долго идем, устали. И тут впереди – деревня, а за ней видна развилка. Одна тропа идет вниз, другая – вперед. Какую выбрать?

Впереди видны деревня и развилка

        К счастью, вся деревня высыпала посмотреть на первых велосипедистов в этих горах – будет, у кого спросить.  Кто вышел на дорогу, кто на крышу, кто из окна по пояс торчит. В ореоле всеобщего ликования мы входим в деревню. «Где тропа к мосту, к Нудзяню?» - спрашиваем мы трёх молодых девушек. Те прыскают и разбегаются. «Как нам пройти к мосту?» - обращаемся к мужчине средних лет. Он смотрит вопросительно, и вдруг начинает громко смеяться. Ничего не можем добиться. А ведь, выбери мы не ту дорогу, лишний день таскания велосипедов по жаре нам гарантирован! Спрашиваем старых и молодых, мужчин и женщин. В лучшем случае они мотают головой и отворачиваются, чаще – начинают ржать в голос.
        Я едва сдерживался. Я разозлился на этих людей так, как давно ни на кого не злился. Когда я уже готов был лопнуть от злости, мне в голову пришли те самые строки из Марко Поло, про собакоголовых. И тут мне стало очень-очень смешно. Наверное, так и появлялись всякие диковинные чудища в книгах старика Марко – некоторые народы так ему насолили, что он в злости не мог удержаться, и расписывал их «под хохлому»!

Народы дальних стран по мнению средневековых авторов

        …А тропу мы-таки угадали, и еще почти день спускались по ней к Салуину. На тропе мы уже не встречали собакоголовых, да и вообще никого не встретили. Только мы двое и бесконечный серпантин вниз. Полтора километра по вертикали на два по горизонтали.

(c) Александр  Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Деревня Тонг-Щё на берегу р. Салуин

        Непонятная, непривычная деревня открылась нам на спуске к Салуину: кубики домов собраны в кучку на сером обрывистом берегу, заплатки огородов отвоеваны у скал поодаль – совсем нетипично для тибетцев. Всей связи с миром – мост и еле заметные тропки.
Серпантин нашей тропы по отвесной почти стене, кажется, никогда не кончится, сложно удерживать велосипед, ворочать его на узеньких полочках поворотов. Колодки тормозов, хорошо потрепанные и прежде, стираются на этом спуске подчистую. На сколько таких спусков нам хватит запасных?

Тропа к мосту через Салуин

Тропы Тибета беспощадны к велосипедам

        Внизу повторяется уже знакомая история, появляются над обрывом три головы, внимательно наблюдающие за нашим спуском. Когда мы без сил падаем на теплые доски моста, среди трепещущих на ветру флагов, наблюдатели кубарем скатываются вниз, подхватывают велосипеды, велорюкзак и играючи поднимают их вверх по осыпи. Нам остается только благодарно улыбаться и брести, спотыкаясь, за спасителями.
        Вблизи деревня Тонг-Щё оказывается похожей на заброшенные после съемок декорации классического вестерна. Ряды дощатых домов, вдоль которых ветер гонит мусор и пыль. Не хватает только покосившихся вывесок салунов и опрокинутого в грязь дилижанса. Эти домики будто перенес сюда из Канзаса тот самый ураган, что когда-то унес девочку Элли. Унес, как говорилось в американском оригинале книги, на тот конец радуги.

Улицы Тонг-Щё

        Но вьются над домами молитвенные флаги – лунг-та, взбираются на каменные ограды тибетские бревна-лестницы, высятся неподалеку башенки чортенов. Мы в Тибете.
И снова нас зовут в дом, взбивают свежий масляный чай - ча-суму, участливо цокают языками, расспрашивают. Здесь уже хорошо понимают лхасский тибетский и говорят на нем, хоть и утверждают знакомое – Тибет дальше, за перевалом.
        Наверное, по нашим рассказам, тибетцы могут показаться людьми бесконечно милыми и радушными, раскрывающими объятья любому путнику. Это не совсем так. Почти все встречные, особенно люди в возрасте, первым делом непременно показывают нам язык – так в Тибете ограждаются от злых духов. Мы для них явление непонятное и не знакомое, таких людей – с бородой, со светлыми волосами – здесь прежде не видели. А ну как черти? Уже оградившись, непременно предлагают пить – воду, ча-суму, отдохнуть – здесь хорошо знают, что такое жажда и усталость. Часто на нас смотрели с гримасой легкого отвращения, и я долго не могла понять, что же его вызывает. Оказалось, это не отвращение, а, скорее, проявление жалости – жалели мои покрытые волдырями от солнца руки, сочувствовали тяжести ноши. Эти люди очень непосредственны в своих эмоциях. Когда нас зовут в дом, зовут разделить кров и пищу, это приглашение может иметь под собой две подоплеки: накопление заслуг, очень важная для буддиста мотивация, и обычное человеческое любопытство (с этим непосредственным любопытством хозяева беззастенчиво разглядывают каждую вынимаемую из рюкзака вещь, вертят в руках наши дневники). И только потом, постепенно привыкая к нашему присутствию, убеждаясь, что мы такие же люди, проявляют к нам искреннее участие, становятся добрыми друзьями.

Характерное «приветствие» тибетца в адрес иностранца – высунутый язык, защита от злых духов.

        Тибетские деревни часто бывают разбросаны по склонам. Каждый дом – маленький феодальный замок, самостоятельная вотчина, остров посреди огородов и полей. В Тонг-Щё все не так. Здесь собранные на небольшом пространстве люди постоянно ходят в гости, вместе работают, собираются обсудить новости и посмотреть кино. Здесь мы легко смогли познакомиться со всеми жителями – не прошло и получаса после нашего появления, как в дом направилась череда гостей. Здесь мы подружились не с одной семьей, а с целой общиной. И здесь, на краю земли, сложилось, надо сказать, крайне любопытное общество.
        Вот Таши, беспокойный аналитический ум. Таши интересует политика, международные отношения, в первую очередь, отношения Китая с соседствующей Индией и другими странами. Выяснив, что Россия – страна добрососедская, Таши стал нам хорошим другом и собеседником, и только вздыхал иногда, наблюдая, как мы пишем дневники: вам-то, небось, махать киркой не приходится. Я бы тоже, как вы, сидел, писал… Таши действительно умеет писать, один из немногих в деревне. И ему действительно приходится махать киркой: это главное занятие мужчин в деревне. Мужчины ведут войну – отвоевывают у скал новые метры огородов. Выкорчевывают камни, строят из этих камней высокие ограды от скота – деревне нужны все новые поля.

Аналитик Таши

        А вот, в кокетливой розовой шляпе, строгий, но справедливый блюститель порядка Джигме Тёндуп. Он внимательно изучил наши китайские визы в паспортах – вверх ногами. Важно кивнув, вернул их нам. И тоже стал нам добрым другом.

Блюститель порядка Джигме Тёндуп

        А этого добрейшего силача, главного электрика деревни, мы сразу окрестили Самураем. Правда, хорош? Самурай приходил к нам почитать книгу «Сокровища Поталы» - разобрать с Сашиной помощью подписи к фотографиям.  Откуда в далекой деревне такая книга – отдельный рассказ.

Веселый Самурай

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

         В Тонг-Щё мы поселились в доме местного Самоделкина – паренька Ньимы. Ему только 21 и он пока не умеет читать и писать, но зато никто, кроме него, в деревне не способен починить фонарик или миксер. Золотая голова, самородок. Ньима от нас в восторге – расспрашивает про Россию, Америку, подолгу рассматривает наши электронные штуковины. Нам тоже с ним интересно. Большинство людей при первых же языковых трудностях теряют интерес к пришельцам. Ньима не такой. Он потратит и час, и два, чтобы донести свою мысль или понять косноязычного лаовая.
        Как-то вечером мы сидели дома у Ньимы за чашкой ча-сумы, и разглядывали альбом с монастырями Тибета. «Вот в этом монастыре был ламой мой дед» - сказал он. И продолжил: «Мой дед был великий лама и путешественник, он открыл много кор». Это значило, что дед-лама находил тропы вокруг священных гор или озер, и после него эти тропы становились путями паломничеств. Стало очень интересно, таких людей даже в Тибете было немного. На наши расспросы Ньима принес большую карту, нарисованную от руки.

        На карте были обозначены реки, озера, горы и деревни. Маршруты паломничеств были отмечены цепочками точек. Конечно, ни о каком масштабе не могло быть и речи, но расположение объектов друг относительно друга было совершенно правильным. Фантастический ньимин дед по памяти, без каких-либо навигационных приборов, нарисовал пригодную для ориентирования карту!  Ньима понял, что рот мой самостоятельно не закроется, крякнул от смеха, оставил нам карту и пошел спать. На прощание он сказал: «Завтра я вас свожу в дедову комнату».
        Утром Ньима зашел к нам в парадном свитере и чистых штанах. Рукой, в которой был зажат огромный железный ключ, он поманил за собой. Оказалось, в доме была одна комната, спрятанная от глаз. Вход в нее был завешен большим пыльным одеялом. Внутри она не казалась тайником – через широкое окно внутрь комнаты лились потоки света. Запертая комната в доме полуграмотного Ньимы и его совершенно неграмотных родителей была библиотекой.


        Библиотекой, да еще какой! Дед Ньимы собрал здесь старые тибетские книги, многие были рукописными.


        Ньима доставал книги одну за другой, говорит ее название и возраст, давал полистать и ставил обратно. 180, 350, 500 лет. Я не смог удержаться от скепсиса (советское воспитание, что же вы хотите!), стал делать пометки себе в блокнот. Выждал паузу и попросил Ньиму еще раз назвать возраст всех книг. Ньима ни разу не ошибся, а мне стало стыдно. Среди книг попалась одна очень старая книга в переплете. Огромная редкость – и сегодня большинство книг в Тибете не переплетается, а 300 лет назад о переплете книг в Тибете знали единицы.
        В углу комнаты аккуратными стопками были сложены гранки для печати лунг-та, «коней ветра» - тибетских молитвенных флагов. Вероятно, дед Ньимы печатал флаги для деревенских.


        Мы бы просидели в комнате деда весь день, разбирая его сокровища, но вдруг вихрем влетел Ньима с авоськой огурцов и потянул нас на улицу. «Надо идти смотреть чортен Далай-Ламы! А то уедете, так ничего и не увидите!» - кричал он. Нам казалось, что мы и так увидели немало, но против бульдозера не попрешь.
        Мы вышли за край деревни и направились к берегу Салуина. На берегу стояла недостроенная гомпа и чортен, а на другом берегу реки, выше по склону, виднелась побитая временем огромная… летающая тарелка!


        Судя по расстоянию до него, объект был метров 100 в длину. Наверняка естественного происхождения, доработанный руками буддистов до правильных форм.
        «В 979 году Шестой Далай-лама проходил здесь в Индию. В его честь был построен этот чортен. Когда он шел здесь, весь чортен был увит желтыми хадаками[i], и желтые хадаки лежали вдоль всего пути Далай-ламы», - рассказывал Ньима. Шестой Далай-лама жил много позже X века, но здесь прекрасно понимаешь, что это – малозначительные детали. В сознании живущих здесь людей с тех пор этот кусок скалы символизирует непреходящую святость. Это тот храм, в которых не нужно ходить – он всегда здесь, парит в небе над деревней.

---

[i] Хадаки – ритуальные тибетские шарфы. Их подносят статуям и ламам, дарят друг другу в знак уважения.

        «Давай сходим к чортену», - попросили мы Ньиму. «Давайте», - с готовностью согласился он, - «два дня в одну сторону». Здесь Салуин, и этим все сказано. Вот он, чортен, смотрит на нас через великую реку. Но попробуй дойти до него – и не дойдешь.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Великая река для тибетца – совсем не то, что Волга для жителя средней полосы, кормилица и транспортная артерия. Салуин – это стихия, зверь слишком сердитый и дикий, чтобы его приручить, использовать в бытовых целях. Жизнь на берегах Великой реки всегда связана с ее притоками, речками и ручьями, несущими чистую горную воду к лохматой гриве Салуина. Эта вода и наполняет каналы, корыта и фляги тибетцев. Эти веселые, прыгающие по камням потоки приводят в действие целые каскады мельниц.


        Эти мельницы, давно ставшие для нас милым архаизмом, остаются незаменимой деталью тибетского быта. Выращенные на горных склонах кукуруза, гречка и ячмень превращаются здесь в муку для лепешек, паровых булочек и самого важного блюда в рационе тибетцев – цампы. (Цампа – это замешанная на масляном чае обжаренная ячменная мука). Зерно засыпается в подвешенную над жерновами колоду и по зернышку падает вниз, в отверстие вращающихся жерновов. Процесс небыстрый, мешок муки такая мельница может намолоть за несколько дней, но тибетцам спешить некуда.

        Хитроумные тибетцы придумали и ещё одно применение для горных ручьев: вода может вращать большие молитвенные барабаны. Молитвы денно и нощно отправляются в небо, заслуги накапливаются автоматически.

Молитвенный барабан на водной тяге

        В последние годы появилось и ещё одно большое дело для воды. Даже оторванные от цивилизации и дорог деревни не чужды прогрессу. Теперь уже в каждом доме есть электрическое освещение, во многих семьях стоит на почетном месте телевизор с десятком спутниковых китайских каналов, у тех, кто побогаче, найдется и видеомагнитофон или музыкальный центр. Наш друг Ньима из Тонг-Щё и вовсе отличился – привез из далекой Лхасы игровую приставку. Теперь вся деревня выстраивается в очередь, чтобы подержать в руках джойстик, или хотя бы посмотреть, как играет сам хозяин.

На экране – уже подзабытые нами пионеры игровой индустрии, двумерные самолетики и танки

        Электроприборы есть, но высоковольтные линии доберутся до этих деревень ещё нескоро. А пока жители сами себе РАО ЕЭС. У каждой семьи есть своя автономная гидроэлектростанция. Мощность небольшая, больше половины её теряется при передаче – провода здесь устроены просто: алюминиевая или медная проволока примотана к невысоким деревянным шестам – но для лампочки в 60 Ватт или для телевизора (тут часто приходится выбирать одно из двух) хватает. Домов в деревне много, получается целая густая проволочная сеть. И опоры, и провода ненадежны, при сильном ветре многие дома остаются без света. Но и починить их – дело пяти минут.

Тонг-Щё покрыт плотной сетью проводов

Самодельные ЛЭП

        Десятки таких проводов убегают рядами от деревни к источнику, вращающему роторы. Электростанции – сложное хитросплетение канальцев, деревянных и пластиковых труб, бочек с заслонками регулировки и фильтрами очистки воды. Все эти конструкции держатся на честном слове, но работают на удивление исправно. 

Артерии салуинской гидроэнергетики

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Сегодня утром мы уходим из деревни ТонгЩё. Если хочешь быть хорошим гостем, не стоит ждать, пока ты надоешь хозяевам. Правда, мы и хозяина уломали пойти с нами до следующей деревни, Гулайсиани. Наш 21-летний хозяин, умница и мастер по ремонту бытовой электроники Ньима, оказывается, ходит туда в начальную школу – учиться грамоте. А прогуляться до школы в обществе двух друзей-иностранцев – кто же откажется? Даже если до школы 10 часов пути через перевал.

ТонгЩё и брат-Салуин – вид сверху

        Выйти с рассветом не получилось – по деревне прошел ураган с ливнем. Сначала, как на Диком Западе, по улицам носилась пыль и непривязанные вещи. Из одного дома, на котором был закреплен репродуктор, над деревней разливалось чтение мантр. Потом голос внезапно смолк, и в домах начал гаснуть свет – ураган обрывал провода и опрокидывал плохо укрепленные столбы.
Когда ветер утих, население деревни в полном составе с пассатижами наголо вышло на ремонт электропроводки. Лампочки в домах снова начали загораться. Только к десяти часам три наши лошади стояли «под парами» перед домом Ньимы, на одной – наши рюкзаки, на другой – велосипеды, на третьей – вещи хозяина. Грузили лошадей всей деревней – видимо, Ньима лучше умеет чинить фонарики, чем обходиться с лошадьми. Так же, всей деревней, нас провожали.         Прощайте, мастер-портной и самурай! Прощайте, дипломат Таши и полицейский в розовой шляпе! Прощайте, родные и домочадцы Ньимы! Не поминайте лихом! Скоро мы расскажем про вас всему свету.

Никто не остался без дела. Таши крепит велорюкзаки на лошадь, Самурай вяжет велосипеды, папа Ньимы стоит наготове с колесом

Вот ты какой, конь педальный!

        Идти с Ньимой было легко и весело. Он не умел ходить быстро, к тому же то и дело попадал в забавные положения. Только мы отошли от деревни, лошадь наступила ему на ногу, и у туфли Ньимы оторвалась подошва. Да-да, именно туфли, поскольку он шел в школу – в рубашке, костюме, туфлях, со школьным рюкзаком за спиной. И с длиннющим кинжалом на поясе. Этим кинжалом Ньима быстро наделал дырок в туфле и в оторвавшейся подошве, отрезал часть шнурка и этой веревочкой скрепил подошву с верхом. Показал нам и довольно улыбнулся. Смотрите, туфля как новая!

Школьник Ньима…

…и его туфля

        Мы шли вверх через дивно пахнущие поля цветущей гречихи. Кушали свежие гречневые лепешки Ньимы, заедали их огромными хрустящими огурцами. Оглядывались, смотрели, как в игрушечный городок превращается деревня ТонгЩё. Около четырёх часов дня мы вышли на перевал.

Цветущие поля гречихи на крутом склоне

Перевал

        На перевале – ветер, флаги и мобильная связь. Ньима немедленно начал звонить кому-то в Гулайсиань, да так и болтал по телефону всю дорогу вниз. Мы глазели по сторонам, благодаря чему не прошли мимо абрикосовых деревьев (привет Каткову!) и кустов крыжовника в деревне Ю. Перед самыми сумерками внизу на противоположном берегу реки показалась Гулайсиань. Странная деревня – синие и красные металлические крыши расположены правильными рядами. Совсем не видно тибетских домиков.

Гулайсиань

        Тропа разбилась на несколько. Ньима со своим телефоном и всеми нашими вещами ушел в неизвестном направлении, пока мы разглядывали деревню. Без излишней паники потоптались на месте, потом все-таки разобрались в логике троп и уже в полной темноте спустились к мосту через реку Нгачу. Гулайсиань лежала за мостом. Еще за мостом лежали наши вещи, стоял виновато улыбающийся Ньима и пятеро мрачных высоких людей. Самый высокий и самый мрачный оказался начальником полиции Гулайсиани, и он ждал тут именно нас. Предельно вежливо нас и наши вещи переместили на освещенный плац перед зданием полиции. Появился англоговорящий китаец, парнишка лет двадцати двух. Полицейские через него объяснили нам, что наше присутствие в Гулайсиани крайне нежелательно, и приступили к обыску. Обыскивали тщательно, хотя и не без куртуазности. «Дадите ли вы нам возможность взглянуть на ваши паспорта?» «Как вы относитесь к тому, что мы хотели бы ознакомиться с содержимым вон той сумочки?» «Разрешите ли вы нам сфотографировать эту вещицу?»
        Обыскивали нас мучительно долго, обе стороны уже выказывали признаки утомления. Мы – из-за 10-часового дневного перехода, они – из-за необходимости торчать под дождем во время ночного кунг-фу сериала. Думаю, в основном по этом причине обыск был прекращен (очень вовремя!). Мы получили возможность собрать обратно в рюкзаки раскиданные по плацу вещи. У нас забрали паспорта и выделили нам комнату в гостинице. Это одноэтажное длинное здание действительно было похоже на гостиницу. Зачем она здесь, в поселке на два десятка домов? И почему она огорожена единым забором со зданием полиции? Вопросов у нас много, а ответов тут, кажется, никто давать не собирается. Перед сном нам, правда, удалось добиться ответа на самый важный вопрос: «Что вы от нас хотите?»
        «С вами очень сложный случай, не в нашей компетенции. Завтра будем связываться с частью», - сказал начальник полиции, шагнул за порог нашего «номера», и исчез за завесой дождя.

(c) Александр  Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Эта запись будет состоять из двух частей. В первой я коротко расскажу, что произошло с нами за последние несколько дней. Во второй приведу свои соображения, почему Тибету недолго осталось. Вторая часть совсем субъективная, можно ее пропустить.


        «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!» - мы в гостях у «государственных служащих», проводящих политику китайского руководства в Тибете. Снято одним из них на мобильный телефон. Нам фотографировать в Гулайсиани было строго запрещено.

        Часть I.
        На следующее после обыска утро нас поставили в известность, что претензий к нам никаких не имеют, но дальнейшее движение по дороге к Равокским озерам для нас невозможно. «По соображениям национальной безопасности». Что именно было скрыто за этой общей формулировкой, мы не знаем. Мы обязаны вернуться обратно к реке Ю-чу, с которой мы попрощались больше недели назад. Нам дадут гида (читай, конвоира) и лошадей. Других вариантов для нас нет. Не могу сказать, что мы сразу согласились с таким драконовским решением, но в итоге осознали, что да, других вариантов нет.
        Не выходя за двор гостиницы (это также было запрещено), мы продали наши велосипеды молодым полицейским. Это была совсем не выгодная сделка, однако тащить велосипеды обратно через перевалы с призрачными шансами ими когда-либо воспользоваться нам показалось не разумным. Хочу отметить, что китайские велосипеды никому не известной фирмы Battle показали себя отлично, и при продаже дефектов не имели. Спасибо китайским разработчикам! Мы дарим вам классный слоган для ваших продуктов: «It’s your battle!»
        На второе утро после обыска пришел «гид» с лошадьми.  Все наши вещи погрузили на них. «Гид» гнал вперед  очень быстро, почти не отдыхая. По дороге останавливались в Тонг-Щё. Приятно отметить, что нас там принимали много лучше, чем «гида». Его пригласили в дом только после нашей просьбы. Не хочется больше рассказывать про «гида». Мы расстались с ним так быстро, как смогли, и спустя несколько дней обнаружили себя идущими по Восточно-Тибетскому тракту под огромными мерцающими звездами. Набрали в грудь побольше разреженного тибетского воздуха и доверились Большой Дороге. Наша цель остается прежней – Великий Поворот Брахмапутры.  

        Часть II. Зачем вся эта Гулайсиань.
        За тот день, который нам пришлось провести во дворе полицейской гостиницы, мы много общались с нашим переводчиком – молодым китайцем из провинции Хэнань. Хэнань находится гораздо ближе к Пекину, чем к Тибету, и Адриан (так он просил его называть) поехал сюда работать не из любви к местным природным красотам. Он – третий сын в небогатой семье земледельца, закончил обучение на факультете лингвистики, влиятельных связей у его семьи нет.         По его словам, таким, как он, достойную работу в Китае найти очень трудно. Но на помощь пришло само государство. Несколько лет назад оно открыло программу трудоустройства образованных людей, «программу помощи отсталым народам». Участвующим в этой программе Китай предлагает не только стабильную работу за достойное вознаграждение, но и движение по служебной лестнице. Через пять лет Адриан сможет вернуться к себе в Хэнань уже на теплое место госслужащего. Для китайцев, вынужденных десятилетиями работать на другом конце страны, возвращаясь домой 2 раза в год, возможность работы в своей провинции значит очень много. 
        Мы долго не могли понять, в чем состоят обязанности Адриана, а он долго не мог этого объяснить. Он рассказывал что-то про помощь тибетцам, непосредственный отклик на их нужды, их образование и… воспитание. Он сам толком не знал, на что должен потратить следующие пять лет своей жизни, потому что работал здесь всего десятый день. Зато это отлично знали два его сослуживца, оба –  бывшие учителя китайского языка. Умные образованные люди – они с утра обильно запивали пивом свой рис с овощами, а в обед принимали на грудь пару стаканчиков «белого вина», так китайцы называют свою водку. (Эти двое приехали сюда потому, что на зарплату учителя им не удавалось сводить концы с концами.) После «белого вина» учителя спокойно и цинично могли рассуждать о своей работе.
        «Скоро в каждой тибетской деревне будет находиться китайский представитель, задача которого – проводить линию китайского руководства. Для этого почти в каждой деревне уже построен отдельный дом». Мы, действительно, видели отдельно стоящие дома под красными крышами во многих деревнях. Вокруг домов возведен типовой забор, по верху утыканный битым стеклом. Пока эти дома пустуют.
        «У представителя будет спутниковая связь и широкие полномочия по решению проблем деревни. Например, они будут принимать у монахов экзамены на политическую корректность. Но не только. Если, скажем, деревня нуждается в чем-то, то представитель передаст эту просьбу в центр и будет отстаивать права деревни. Само собой, если деревенские ведут себя правильно».   
        Несколько лет назад в Китае появился закон, что новое перерождение тулку (то есть, ребенка, в которого переселяется после смерти душа тибетского святого) должна в обязательном порядке утверждать Компартия Китая. А золотые чаши, используемые в ритуале признания тулку, должны храниться в региональных отделениях Компартии. В современном Китае слова редко расходятся с делом – вот уже построен механизм для тотального контроля над тибетцами. Совсем скоро он вступит в действие.

(c) Александр  Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Восточно-тибетский тракт – это длинная красивая песня, которую очень хотелось бы пропеть однажды неспешно и вдумчиво. Наверное, лучший способ сделать это сейчас – пройти эту дорогу во всем её многообразии на велосипеде. К огромному сожалению, такая радость доступна, фактически, только для китайцев. Въезд в Тибет из Сычуани в настоящее время полностью закрыт для иностранцев. Даже если он будет открыт вновь, пермит, обязательные машины сопровождения и гиды для такого велопутешествия потребуют огромных денег.
Можно считать, что сейчас недоступно даже то немногое, что ещё пару лет назад могли увидеть удачливые автостопщики, уже и тогда немногочисленные.


        Движение по Восточно-Тибетскому тракту – это игра, где вольным путешественникам приходится следовать сейчас очень жестким правилам. Кидать кубики, перемещаясь, как повезет, то на 1, то на 6 ходов. Попадешь на клетку «пропустите ход» - будешь пережидать до сумерек или до утра в придорожной расщелине, а то и канаве. И с каждым годом в геометрической прогрессии возрастает количество синих клеток с надписью «вернитесь на старт», во многом равносильной надписи “game over”. Приближаясь к таким клеткам, приходится колдовать над кубиками, ждать нужного времени, искать обходные пути.
        Это похоже на бег по эскалатору, едущему в обратную сторону, требует больших усилий, а зазеваешься, сдашься – и окажешься ровно в том месте, где начал, как классический Рассеянный Корнея Чуковского.
        Такие игры мало кому по нраву и страшно утомительны, и только большая цель впереди может провести по этому пути. Хотя даже тогда все ставки будут против.


        Наверное, нужно пояснить, почему приходится писать аллегориями. Мы в Китае, и впереди ещё большой путь и много работы. Мы в Китае, и Орруэловский Большой Брат здесь не кажется бредом параноика.
        Да, в Тибет и сейчас ещё можно попасть почти любому, пусть это и будет стоить денег. Дело даже не в деньгах. Дело в том, что за любые деньги сюда невозможно просто «купить билет», заплатить за право идти, куда хочешь и как хочешь, священное и неотъемлемое право любого путешественника и исследователя. Деньги купят право находиться в строго очерченных районах, «следовать указанному маршруту». В этот разрешенный маршрут могут войти только известные и утвержденные достопримечательности, любой «шаг в сторону» становится просто невозможным, более того, приравнивается к побегу и может спровоцировать соответствующие меры.
        Посещение этого региона предполагает обязательное сопровождение гидом – в каждый день пребывания. Гид будет неустанно находиться рядом и следить за всеми перемещениями, вплоть до посадки в обратный поезд или самолет. Следить, потому что в случае вашего «неправильного» поведения или отклонения от маршрута, наказание ляжет на агентство, организовавшее вам разрешение. И денежный размер этого наказания столь велик, что гарантирует небольшим агентствам банкротство, а гидам потерю работы…


        …Наутро четвертого дня мы стояли на берегу безымянной для нас горной речки. Вокруг, совсем непривычные по виденному прежде Тибету, серебрились дорожной пылью джунгли: дебри, увитые лианами и висячими лишайниками. В нескольких метрах над нами пылил под колесами грузовиков один из последних не покрытых асфальтом участков Восточно-тибетского тракта. В двухстах метрах к югу от нас безымянный поток впадал в реку По-Цангпо, а 30-ю километрами ниже воды яростной По-Цангпо вливались в Ярлунг-Цангпо, Великую Брахмапутру. Недалеко от этого устья Брахмапутра огибала крутую гору и, радикально меняя свое направление, устремлялась из Тибета на юг, в Индию. За этим Великим Поворотом лежала заповедная земля Пемако.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Great Bend, Великий Поворот Брахмапутры, без сомнения, одно из интереснейших мест на Земле. Одно из короткого списка, где и в наши дни еще совершаются географические открытия.

        В 1998 году американец Ян Бейкер смог пройти вдоль всего каньона Брахмапутры и обнаружил там каскад водопадов Hidden Falls, который был немедленно признан красивейшим в Китае (в Китае существуют публичные рейтинги самых красивых природных объектов – рек, озер, гор, каньонов, водопадов). За эту экспедицию Королевское Географическое Общество (RGS) наградило Бейкера своей медалью. Когда-то медали RGS получали Ливингстон, Наин Сингх, Пржевальский, Нансен, Гедин, Скотт, Амундсен. Забавно, но с тех пор самый красивый водопад Китая видели вряд ли более двух десятков человек.


        Природа миллионы лет строила здесь всемирную достопримечательность, и не поскупилась на все «самое-самое». Водопады Брахмапутры находятся в самом глубоком в мире ущелье – глубина его превышает 5 километров. Само образование этого ущелья – геологическая легенда. Брахмапутра старше Гималаев, и она точила свой каньон по мере их роста, день изо дня. Вокруг нее вырастали высочайшие горы планеты, но старушка упорно стояла на своем. И устояла, и горы построила что надо. Теперь по обе стороны ущелья Брахмапутры парят два ослепительно-белых ограненных алмаза, пики Намча Барва и Джала Пери, семитысячники. Намча Барва – первая в списке самых красивых гор Китая, не Эверест, не К2, и не Кайлас.


        Great Bend знает и много людских историй – увлекательных и трагических. Сотню лет назад географы всего мира пытались решить вопрос – где находится, или точнее, какая река является истоком Брахмапутры. Непроходимые каньоны скрывали русло великой реки. То, что сейчас может определить любой школьник, взглянув на спутниковые снимки, тогда казалось неразрешимой загадкой для самого Королевского Географического Общества. Англия в те годы регулярно посылала в Тибет шпионов-пандитов, которые двигались под видом паломников, сами при этом картографировали местность. На их четках было не 108, а 100 бусин, и использовались они как шагомер. Одному из них, пандиту Кинтупу, была поставлена задача – добраться до Великого Поворота (конечно, он тогда так не назывался, потому что не было установлено, что тибетская Ярлунг Цангпо и индийская Брахмапутра – одна река), нарубить высоких деревьев и в определенный момент сбросить их в реку.


        Если бы бревна обнаружились в Индии, гипотеза Великого Поворота была бы подтверждена. Кинтуп, как в сказке, шел к своей цели три года. За это время попутчики продавали его в рабство, он бежал, смертельно болел, много раз был на краю гибели. Он дошел до Великого Поворота, заготовил 300(!) бревен и бросил их в реку. Он успел вовремя. Но в Индии тем временем потерялась информация о том, когда нужно ждать бревна Кинтупа. Никто не вышел на бережок, и вся эта колоссальная работа уплыла, никем не замеченная, в Индийский океан.
        ...А тысячу лет назад по этим горам и джунглям ходил величайший йогин Тибета – Падмасамбхава или Гуру Ринпоче. Он нашел здесь бейюл – спрятанный рай, и на волшебном летающем корабле переселил сюда дикарей с луками и отравленными стрелами, для защиты бейюла. Дикари-лопа живут здесь до сих пор, и в списке народов Китая занимают почетное последнее место – их осталось всего около 2000 человек. Да минет нас отравленная стрела сия!

(c) Александр  Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        К нашему великому удивлению, к Великому Повороту ведет вдоль По-Цангпо не просто размеченная тропа, но целая дорожка, мощеная ровными каменными плитами. Аккуратная, как аллея английского парка, и сверкающая на солнце, как драгоценность. Построены лестницы, мостки и мостики через ручьи и водопады. 30 километров такого строительства, должно быть, стоили немалых трудов и средств. Дорожка довольно новая, кое-где вдоль нее ещё сохранились остатки лагерей строителей – разбросанные в беспорядке каски, одежда, брошенные инструменты.


        Не так давно Китай признал Великий Поворот Брахмапутры одним из самых красивых мест страны. Признанное красивым место в первую очередь должно быть обустроено и окультурено, стать достоянием общественности. Очень хорошо и удобно, если такое место расположено у дороги: трудящийся остановил машину, сделал сто одинаковых фотографий, выпил банку Ред Булла за процветание республики и отправился дальше, к следующей помеченной на карте красивости. Плохо и неудобно, если на машине не подъедешь, нужно пройти пешком, а по дороге и в конце пути – о, ужас! – не ждет тебя ни одна ресторация. Тут здравомыслящий трудящийся подумает трижды, и не всякий решится. Совсем беда, если к достопримечательности, пусть и величайшей в Китае, нужно идти тридцать километров по горам.
        Тибету нужен китайский турист! – был брошен клич. И были брошены средства и силы, и начала возводиться великая китайская тропа к изумрудным склонам берегов Брахмапутры, к сияющим на горизонте пикам Намча Барвы и Джала Пери.


        Но китайский турист – это вам не простодушный Страшила с соломой в голове. Красивая тропа - хорошо, но 30 километров – слишком много. Десятки тысяч джипов с туристами в год проезжают по Восточно-тибетскому тракту, минуя указатель «К Великому Повороту». Только считанные единицы решаются выйти на тропу. Идут группами и во всеоружии: заботливые гиды и шерпы несут корзинами энергетики и закуски, каждая стоянка превращается в инсталляцию «промышленность – лесу!». Стоянки можно читать, как книгу: любая обертка остается лежать ровно там, где был употреблен продукт. Пустые урны стыдливо стоят в сторонке. Это пока общекитайская проблема: о мусоре почти не задумываются.
        По-Цангпо, зажатая в теснинах скал, внушает священный трепет. Трудно представить себе, какой же должна быть Брахмапутра, если это – только один из её многочисленных притоков.

        Уже через пару километров обнаруживаются первые признаки вмешательства дикой природы в великий замысел китайских дорожкоустроителей. Во многих местах тропа снесена осыпями, но строители сюда больше не возвращались, тропу никто не ремонтирует. Туристы так и не появились, а местные жители, для которых эта тропа – дорога жизни, замечательно ловко проходят по камням и осыпям и без построенных троп. Вскоре нас догоняет группа местных: возвращаются из Тангмая, несут на плечах корзины с покупками. Удивлены, что нас всего двое, нет сопровождения и носильщиков, спрашивают, откуда и куда направляемся. В корзине у одной из девушек – новорожденный сын: она возвращается от родителей к мужу, в деревню Тцачу.
        Вьючные животные по этим тропам пройти не могут, в Тцачу все доставляется только на спинах людей. По картам Тцачу находится прямо над Великим Поворотом, туда-то нам и нужно попасть этим вечером.

Главный способ переноски грузов в Тибете – заплечная корзина на лямках

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Наша теперь ближайшая задача – перебраться через Брахмапутру, на внутренний берег Великого Поворота.  В Москве мы рассчитывали перейти реку по мосту. На месте нарисовалась проблемка – мост смыло наводнением 2000 года, и только Google заботливо сохранил его на своих снимках. «Есть трос, но он плохой», - сказали нам в деревне, - «Неудобный».


        С нами к водопадам идти в деревне никто не хотел. «На том берегу уже несколько лет никто не живет, все деревни брошены. Тропы заросли. Нужно неделю прорубать дорогу в джунглях, чтобы только дойти до водопадов. Потом неделю обратно. Ни разу еще меньше четырех проводников с мачете к водопадам не ходило, а у нас в деревне всего четыре семьи осталось. Не пойдем». Оказывается, с 1998 года, когда Ян Бейкер открыл водопады, к ним ходили всего 5 раз, и только китайские экспедиции. И еще раз Скотт Линдгрен был у водопадов, когда совершал первопрохождение Брахмапутры. Так выяснилось, что мы в Тцачу – первые иностранцы после Бейкера. Такая вот всекитайская достопримечательность!
        Нескоро сказка сказывается, но сыскался и здесь свой герой. Героя звали, кажется, Илюша. Он долго сидел на печи, чесал репу, пытался хоть напарника себе найти. Не смог, и говорит: «Завтра мы с вами к тросу сходим, посмотрим, на месте ли он. Туда давно никто не ходил. Если на месте и крепкий – пойду с вами к водопадам, будем вдвоем дорогу рубить», - и показывает на меня. Хорошо, будем рубить.


        К берегу Брахмапутры спускались часа четыре. По горизонтали прошли 2 километра, по вертикали – 600 метров. Троп нет, приходилось путь расчищать. Илюша оказался неленивый – и джунгли вырубал и на каждом дереве зарубку делал, чтобы обратную дорогу не потерять. Последние метры до троса лезли по довольно крутым скалам – местные считают это тропой. Трос оказался на месте, но, как было справедливо замечено, неудобный.


        Точка его крепления на противоположном берегу была гораздо выше точки на этом. Обычно для переправы тибетцы натягивают два наклонных троса – для облегчения переправы в обе стороны. Но трос, по которому нужно было ехать за Брахмапутру, сорвало вместе с мостом, и остался только обратный. «А как же китайские экспедиции?!» - спрашиваем мы Илюшу. «Ааа!» - говорит он, - «у них было много веревки и шерпов, и они перетягивали людей на ту сторону». И смотрит, что мы на это скажем.


        Я поплевал на свои перчатки, сплюнул через левое плечо (все же тросом давно не пользовались, может, с той стороны его мыши подгрызли), пристегнулся к проволочному кольцу и полез на тот берег. Пыхтел долго, реку перелез, а вверх не могу, кольцо обратно соскальзывает. Дополнительные устройства типа прусик требуются. Вернулся. Илюша оглядел меня и говорит: «Хорошо, пойдем с тобой вдвоем к водопадам». «Почему вдвоем?» «Наташа через реку не перелезет». Наташа тут же стащила с меня обвязку и полезла на трос, доказывать, что она не верблюд. Сбегала до того берега в два раза быстрее меня.


        Перекусили наскоро и двинулись обратно, вязать прусики и собирать вещи к долгому походу. Илюша вдруг начал прихрамывать и пропустил меня вперед – веди. Тропа в джунглям – явление временное, эта уже затянулась во многих местах. Но у меня были хорошие учителя, и еще GPS с треком в придачу, так что я вывел нас троих обратно к Тцачу. А пока шел, догадался, что мы не трос ходили смотреть. Илюша нас проверял на вшивость – годимся ли мы в попутчики, можно ли с нами уйти в джунгли на две недели. Кажется, он решил, что можно.  

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        На Великом Повороте Брахмапутры, в землях Пемако, живут люди народности мемба, официально признанного, хотя и очень немногочисленного, народного меньшинства, входящего в список 56 наций Китая. Географически мембы – тоже тибетцы, и много у них общего с людьми У-Цанга, и все аспекты их жизни тоже так или иначе связаны с буддизмом. И все-таки – это другая народность. Здесь не встретишь беленых домов с расписными окнами, слишком низкие высоты для мохнатых яков, а вместо полей ячменя выращивают плантации бананов. Из ущелий и влажных лесов поднимаются вечные туманы, и, когда они рассеиваются, в небе над деревнями встают заоблачными видениями прекрасные Джала Пери и Намча Барва.

Утренние туманы Тцачу

Великий Поворот Брахмапутры

Чтобы попасть на «смотровую площадку» величайшего чуда Китая, нужно разыскивать еле заметные указатели в джунглях

Одноэтажные дома мемба строятся из дерева

У каждого дома обязательно есть просторная открытая веранда

На такой веранде днем привязывают специальным пояском маленьких детей – своеобразный аналог манежа у мемба

Здесь же дети и засыпают, наигравшись. Игрушки у них нехитрые: початок кукурузы, сломанный мобильный телефон

На самом деле, мемба очень заботливые родители, просто в традиционных обществах ко многому относятся проще. И дети здесь почти не плачут.

По всей деревне Тцачу весело трепещут на ветру молитвенные флаги

Деревня стоит в святом месте: недалеко от Тцачу к гроту в скале пристроена гомпа, в гроте находится «проявившийся» в камне буддистский защитник

Скульптура защитника слева; справа под белым хадаком – его природное проявление

Буддистское подношение, торма. Изготавливается из масла и муки и раскрашивается в яркие цвета

Деревянная форма для отливки торма. Фигурки представляют собой весь окружающий буддиста мир: животных, птиц, богов, демонов, людей, оружие и предметы культа.

Биоразнообразие Пемако: плантация банановых деревьев

Поля кукурузы

И обильно плодоносящие персиковые деревья. Местные жители не успевают съедать столько персиков, большая их часть отправляется на корм для скота.

Заповедная земля Пемако.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Статья про преждевременный поворот колеса сансары.


        Мы хорошо провели этот день – Илюша учил меня пользоваться мачете, Наташка собирала продукты по деревне, народ глазел и угощал нас, то персиками, то огурцами. К вечеру мы были совершенно готовы идти к водопадам.

        Я, наверное, не писал, что в деревне Тцачу есть мобильная связь. Здесь на холме стоит совершенно автономная вышка на солнечных батареях. И вот поздно вечером у Илюши зазвонил телефон. «Кто говорит?» Здесь, правда, более уместен был бы сразу вопрос «Откуда?» И ответ: «Оттуда!» Да, звонили именно оттуда, и очень вежливо попросили Илюшу никуда не водить иностранцев, а дать им уйти, откуда пришли. Что очень несвоевременно сейчас идти иностранцам смотреть Hidden Falls.

Вечер на хуторе Тцачу

        Ну, граждане! Я могу понять дороги стратегического назначения, могу понять деревни, населенные малочисленным народом, но место в глухих джунглях, где на неделю пути нет ни одной живой души! Нет, этого я понять не могу. Мы спросили Илюшу, что будет, если мы пойдем сами, без него. Он мог бы не отвечать, по грустным глазам нашего героя было понятно, что оттуда позвонят еще раз, и будут гораздо более строги. Мы немного посомневались для порядка, потом разверзли наши собранные котомки и устроили пир на всю ночь. С огоньком! Пусть старушка Брахмапутра хорошенько запомнит русских путешественников! А мы сюда еще вернемся, и сходим с Илюшей к Hidden Falls. Только теперь тогда, когда это будет своевременно.

Всю обратную дорогу к тракту нас сопровождали вот такие откормленные ящеры. Они разбегались с тропы при нашем приближении, и вылезали на нее сразу за нашей спиной. Несмотря на необычный облик, их суровые лица сразу выдавали сотрудников китайских спецслужб.

(c) Александр  Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Мы снова на Восточно-Тибетском тракте. Движемся по нему на запад, к Лхасе. По дороге есть и очень интересные места – например, озеро Басумцо и древние очень высокие башни неясного назначения по дороге к нему.

Некоторые из тибетских башен в сечении имеют форму звезды

        Будете в этих местах – обязательно загляните на день-другой. Переночуйте на крыше тридцатиметровой каменной громады, заброшенной уже тысячу лет как. Потом обязательно расскажите, какие привидения вас посещали! Но мы не задерживаемся тут – спешим в столицу Тибета.
        Кстати говоря, тракт неузнаваемо изменился за последние годы.

Восточно-тибетский тракт. 2003 год. Обвал на дороге. Колонна машин стоит и ждет бульдозер.

        Если восемь лет назад мы за сутки проехали десять километров по прямой, и водители фур знали день приезда в Лхасу с точностью до недели, то сейчас неасфальтированным остался только один небольшой участок за Тангмаи, по тракту ходят автобусы, и, с ума сойти, придерживаются расписания! А как раньше водители любили пугнуть случайного попутчика, небрежно показав пальцем на смятые комочки грузовиков далеко внизу! Эх, если вы ехали в Тибет восемь лет назад, вы еще могли почувствовать себя Пржевальским или Свеном Гедином. Сейчас уже не то! Измельчал Тибет, сократился до нескольких дней пути по скучной современной магистрали.

Тот же участок тракта, год 2011. Без комментариев.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        С Лхасой меня связывают давние романтические отношения. Этот город, как эликсир, лечит раны усталого путешественника, телесные и душевные. Еще по пути к ней, за несколько дней до встречи, что-то начинает легко-легко вибрировать в груди. Это нежно и незаметно перебирает Лхаса струны души. Трясясь в жестяном гробу наглухо закрытого кузова, я вспоминаю свои встречи с ней.

Горячее сердце Лхасы. В небольшой комнатке под Джокангом горят, не угасая, тысячи лампад. Жарко, как в сауне. Дежурный монах, мокрый от пота, подливает масло в огонь.

        Вот мы, еще совсем молодые балбесы, стучимся в дом в старом городе и жестами просим хозяйку проводить нас на крышу. Она прыскает в кулак и зовет посмотреть на нас всех домочадцев. И мы, красные, не то от стыда, не то от гордости за собственную наглость, вылезаем  по лестнице через окно кухни. Во все стороны расстилается море плоских крыш, и нас уносит в это море, и голова идет кругом от дыма курительниц, запаха нагретой солнцем глины и несметного множества трепещущих разноцветных флажков.
        Шальная волна выносит нас на крышу самого Джоканга. Мы перегибаемся через золотой окоем и видим, как иностранный турист, обвешанный дорогущей фототехникой, снизу тычет в нас пальцем и требует у растерянного гида организовать такой же тур, как у нас.

Золотое колесо на крыше Джоканга

        За этой встречей вспоминается другая, пять лет тому назад. Мы въезжаем в Лхасу с запада, с Кайласа, на крыше автобуса едут наши велосипеды. Днем мы приводим их в порядок после долгой дороги, а поздно вечером выезжаем прокатиться по городу. Улицы Старой Лхасы почти пусты. Запоздалые торговцы запирают свои лавки, последние помои выливаются из окон на каменную мостовую, отовсюду слышен грохот – горожане захлопывают ставни на ночь. Лхаса готовится ко сну. На улицах остаются только те, кого днем почти незаметно в пестрой толпе разношерстного люда. Паломники. Поодиночке, по двое они стекаются к Джокангу[i]. Ложатся перед ним на каменные плиты, протертые миллионами тел, и ползут, бормоча мантры, вокруг квартала Баркор. Им безразлично, что днем здесь кипит торжище, все на свете продается и покупается. Они гораздо старше этого рынка. Они ползают по этим плитам уже полторы тысячи лет, перерождаются, и ползают снова…

---

[i] Древнейший и наиболее почитаемый храм Лхасы, «сердце» старого города.

Ночь. Площадь перед Джокангом

        Некоторые паломники в Лхасу начинают простирания[i] от самого порога своего дома. А если дом в тысяче километров от Города Богов? Тогда они ползут около года. Вдумайтесь: год ползти к своей цели, без выходных и отпусков. Это не художественное преувеличение, я разговаривал около Лхасы с паломниками из Чамдо, которые были в пути уже одиннадцать месяцев.

Паломники из Кхама, простираясь, двигаются к Лхасе

[i] Простирания – традиционная буддийская практика, которую выполняет подавляющее большинство тибетцев. Кто-то простирается перед домашним алтарем, а кто-то – тысячу километров до Лхасы. Внешне это выглядит так: практикующий стоит, затем нагибается вперед, ложится на живот и вытягивается в струнку. Затем встает на место, куда достали его руки, и так далее.

        Что движет этими людьми? Какая сила собирает их со всего Тибета у стен Джоканга? Что побуждает тибетцев от Кхама до Нгари часами напевать такую простую песенку: «Лхаса-Лхаса-Лхаса-Лхаса-Лхаса-Лхаса»?
        У всех этих людей задета в душе одна и та же струна. Эта же струна в разные времена будоражила и многих людей на Западе. Николая Рериха и Николая Пржевальского, Свена Гедина и Александру Дэвид-Неель, отважных христианских миссионеров и хладнокровных нацистских шпионов. Эта струна и мне не дает покоя.

Горгулья на крыше Поталы, дворца Далай-лам

        Я тоже с нетерпением жду встречи с нею, с городом, висящим где-то в облаках над миром, как на рассвете висит над Лхасой ее незабываемый символ, дворец Потала.

Дворец Потала. Фотография не наша, но уж очень подходит. Если кто-нибудь подскажет, с какого она ресурса, буду очень благодарен.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Дома на одной из улочек Баркора[1]

        О Лхасе, если честно, трудно писать. Слишком уже много у каждого стереотипов в голове на счет того, как должен выглядеть Тибет и его столица. Все эпитеты уже подобраны, все эмоции описаны. Есть большое искушение продолжить традицию, говорить о белых стенах дворца Потала, плывущих над вечерним городом, о завораживающе пестром круговороте паломников на Баркоре, о небе, которое становится ближе (высота Лхасы – три с половиной тысячи метров над уровнем моря). О неустанно вращающихся молитвенных барабанах, о застывшем времени монастырей, дыме курительниц. Об очаровании узких каменных улочек и нарядных матерчатых карнизов над трапециевидными окнами. О камнях, в которых застыла мудрость веков. 
        Каждая из этих картинок очень точна, все это штрихи к портрету Лхасы, какой она была и в какой-то мере остается сейчас. Кроме одного – застывшего времени.

---

[1] Баркор – внутреннее кольцо паломничества, путь коры вокруг монастыря Джоканг, центрального и самого древнего монастыря Лхасы, основанного легендарным царем Сонгценом Гампо в 641 году

Арки, воздвигнутые в этом году вдоль всей идущей на запад от площади Джоканга улицы, в честь 60-летия мирного освобождения Тибета (от чего – не уточняется)

Взгляд с периферии: только Потала на холме справа выдает в этом городе типовой застройки древнюю Лхасу

        Время в Лхасе разогнали до скорости экономического подъема Китая, до скорости Тибетской железной дороги. Увы, во многом это теперь уже обычный китайский город, с магазинами-сотами вдоль улиц, с обязательным монументом в парке – здесь это громада, посвященная мирному освобождению Тибета. Без комментариев.

Дворец Потала

        Да, второе и ещё большее искушение – возмущенно писать только обо всем чужеродном, пришлом, разрушительном; оно бросается в глаза, заслоняет главное, необратимо меняет самую суть Города. Что вы видите на фотографии Поталы вверху? Легендарные древние стены резиденции – бывшей резиденции – Далай лам или красный флаг над ними?..  Как в фотографии, все дело в фокусе. Поталу можно увидеть и так:


И вот так:


И даже так:


        Непредвзятым оставаться трудно. Самым первым моим чувством к Лхасе было разочарование. Мы мечтали об этом городе, мы так долго шли к нему. Мечтали о его свободе, какой нет нигде более в Тибете, мечтали выпить чайник кофе в старом ресторане «Сноуленд», прогуляться по крышам и прокатиться на велосипеде по ночному Баркору, поселиться в Городе надолго, на несколько недель, неторопливо работать над материалами и дневниками. Слишком устали от закрытых дорог, от холодных ночей, обочин и пряток. И ожидали увидеть город таким, каким он был еще несколько лет назад… Мне страшно жаль, что я не была здесь тогда. Город теперь очень другой.

Центральная улица Бейдзин Лю и монастырь Меру

        В Лхасе сейчас очень много военных и полиции. На каждом перекрестке в центре города организован военный пост, одинокий часовой на постаменте под зонтиком или специальная будка с четырьмя вооруженными людьми в камуфляже, зорко смотрящими на все четыре стороны.         Военные и полицейские тенты раскинулись в самой гуще толпы на Баркоре. Каждые полчаса на улицах можно встретить взвод марширующих вооруженных солдат, прокладывающих себе путь в толчее на базаре, в рядах паломников, совершающих кору. Чередуясь с ними, проходят полицейские патрули. Такой он сегодня, свободный город Лхаса.

Военный патруль

        Это мирные патрули, они не трогают без особого на то повода ни туристов, ни местных. И полицейские в Лхасе не ловят в толпе иностранцев, чтобы проверить документы. Но очень сложно их не замечать. А для борьбы с самостоятельными путешественниками здесь задействован следующий механизм: во-первых, вы вряд ли сможете сюда попасть. Есть распоряжение, по которому запрещено продавать билеты иностранцам без предъявления пермита, предъявить который могут в принципе только турагенства, которые и покупают билеты. Во-вторых, уже давно существует распоряжение о запрещении принимать постояльцев без пермитов всем гостиницам и хостелам Лхасы, и если прежде на это распоряжение легко закрывали глаза, в этом году за его исполнением следят весьма жестко. За нарушение налагается внушительный штраф, и гостиницы всерьез напуганы. Полиция проводит чуть не ежедневные рейды по проверке постояльцев. Кроме того, без пермита сейчас невозможно купить билет во многие монастыри, в ту же Поталу.

Железнодорожный вокзал Лхасы, гигантское сооружение, стилизованное под тибетский дом. Чтобы попасть в него нужно делать большой крюк и пройти через синие палатки с досмотром. Привокзальная площадь закрыта и охраняется.

        В Лхасе сейчас совсем мало иностранных туристов. Саша говорит, что на порядок меньше, чем в 2007 году. Зато невероятное количество туристов китайских. Человек из Гонконга, открывший здесь кафе, страшно популярное среди китайцев, признался нам в приватной беседе, что он устал и с трудом уже переносит своих слишком шумных, бесцеремонных и многочисленных соотечественников.
        Вот такие печальные первые впечатления. Только на следующий день, отдохнув и таки выпив чайник кофе в «Сноуленде» (хоть что-то не меняется в этом мире!), выдыхаешь горечь и начинаешь смотреть мимо всего ярко чужеродного, сквозь него. И постепенно проступает другая Лхаса. Лхаса простых тибетцев, приехавших в священный город из самых отдаленных деревень, пестрая Лхаса рыночного Баркора  и веселая – мусульманского квартала к югу от Джоканга.

Молитвы в священном городе отправляются в небо самым коротким путем

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

         Город Богов многолик, как и сами божества, украшающие его алтари и населяющие его пантеоны. И так же, как в изображениях божеств здесь обязательно прослеживаются определенные каноны и традиции, многообразие людей на улицах Лхасы имеет общие черты, красной линией проходящие через все портреты, связующие этих людей в единое гармоничное целое и создающие уникальное лицо этого города, собирательный образ всего огромного и многоликого Тибета.
Иногда это самая настоящая красная линия – она шелковыми нитями вплетена в волосы тибетцев. Так носят косы жительницы центральных областей, так же носят их и мужчины-кочевники Кхама.



        Здесь и другая важная деталь – полосатый тибетский фартук, пангден, сшитый из трех тканых полотнищ, непременная деталь туалета замужней тибетки. Некогда в каждом регионе и даже в каждой отдельной деревне ткались свои пангдены характерных расцветок, теперь они, конечно, производятся массово и цвета каждая женщина выбирает на свой вкус.


        Панамы разнообразных форм – это скорее китайское нововведение, но прочно прижившееся и ставшее уже, пожалуй, самым распространенным головным убором в Тибете. (Мне такую панаму подарили в нашем Гулайсианьском заключении, и она здорово помогала не привлекать нежелательного внимания в наших дальнейших перемещениях).



        Мужчины предпочитают шляпы: кожаные, замшевые и фетровые, широкополые, лихо заломленные – в лучших ковбойских традициях.


        Впрочем, для полноты картины города можно показать и других мужчин в других уборах…


        И все-таки этот город в его лицах и деталях по-прежнему можно разглядывать часами. И можно понять тысячи китайских туристов, безостановочно щелкающих затворами своих огромных зеркалок и простенькими камерами сотовых телефонов. Лхаса невероятно фотогенична.

Окно дома в центре Лхасы – с характерным карнизом и цветочными ящиками.

Палатки с коврами и овечьими шкурами на рынке Баркора.

В больших каменных курительницах (sangkang) возле храмов неустанно возжигаются веточки можжевельника, умиротворяющие неспокойных духов Города Богов.

Традиционно уложенный сноп ячменя в поле у монастыря Папонгка – тихое и малопосещаемое китайскими туристами место в двух шагах от Лхасы.

Монастырь Папонгка, один из старейших монастырей Лхасы, ровесник Джоканга. По легенде, именно в этом благословенном месте Самбхота создал тибетский алфавит.

Молитвенные барабаны у Поталы

Школьники Лхасы

Монах на площади Баркора

Обязательный атрибут паломников Лхасы – а каждый приезжающий сюда тибетец в первую очередь паломник – четки. Буддийские четки состоят обычно из 108 бусин и служат для отсчета читаемых мантр – они позволяют владельцу концентрироваться на значении или звуке мантры, а не на подсчета их количества. Материал четок может быть очень разным – можжевельник, янтарь, кость, семена бодхи  – и в каждом случае четки будут служить разным целям.

Ночь в Джоканге. Монастырь включен в список объектов Всемирного Наследия ЮНЕСКО в рамках комплекса «Исторический ансамбль дворца Потала».

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        Если вы когда-нибудь соберетесь в Лхасу, вам наверняка понадобится знание торгового сленга большого сувенирного базара Лхасы – Баркора. То есть, какими словами нужно торговаться за рулон разноцветных флагов или обломок антикварной лампадки с любым из тысяч лавочников, окружающих днем Джоканг. Знаю-знаю, есть эксперты, которые умеют получить лучшую цену, не зная ни слова на местном языке – одним лишь идеально выверенным движением бровей. Если вы не из таких, и все-таки хотите купить натуральнейшую тибетскую саблю не за 500 долларов, а за 50 юаней, попробуйте подобрать русские эквиваленты выражениям сленга Баркора:

1. Луки-луки (это ясно): ответ: «Посмотри на эти груды восхитительных подарков, которые я готов отдать тебе за бесценок».
2. Чипа-чипа (это еще проще): ответ: «Отдаю совсем дешево, хотя эта вещь стоит своего веса в золоте».
3. Олитибетан: ответ: «Антиквариат. Эту чудесную вещицу изготовил силой воли сам Гуру Ринпоче еще в VIII веке».
4. Якибон: ответ: «Это? Пластик?! Натуральная кость яка, чтоб мне вечно крутиться в колесе сансары!»
5. Силибур (тут обычно задумываются надолго): «Посмотри, как играет на солнце! А? Да потому что это серебро высочайшей пробы!»
6. Кангри пипти: ответ: «Сто пятьдесят юаней, и ни копейки меньше!»
7. Лас-палас: ответ: «Похоже, вы собрались уйти от тибетца без покупки. Эту фразу он долго будет кричать вам вслед, ожидая, что вы предложите ему свою цену».
8. Юморбедханьзы: ответ: «Поздравляю! Вы торговались как лев и, вероятно, приблизились к разумной цене. Тибетец этим хочет сказать, что вы жметесь за деньги хуже китайцев».

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        В буддийских монастырях широко распространена традиция проведения философских диспутов. Диспут, проходящий традиционно в форме яростного спора между «ведущим», экзаменатором, задающим каверзные вопросы по основам буддизма, и «защитником», экзаменуемым на предмет его знаний учения и умения отстоять свою точку зрения. Пожалуй, самой известной площадкой для наблюдения такого рода дебатов является монастырь Сера (ударение на последний слог), один из трех крупнейших монастырей и университетов школы Гелуг, расположенный всего в паре километров от Лхасы. (Параллельно с историческим тибетским монастырем бежавшие в Индию после 1959 года монахи основали в Майсоре новый монастырь Сера, где живет сейчас более трех тысяч монахов. В тибетском Сера монахов в десять раз меньше).

Улицы монастыря Сера

        Диспуты сопровождаются определенным набором жестов: каждый вопрос подчеркивается громким хлопком правой ладони по вытянутой вперед левой руке, похожим на довольно агрессивный выпад. Цель ведущего – сбить отвечающего с толку, заставить усомниться в своей позиции. Ответ должен даваться в установленный краткий срок, оценивается и быстрота реакции, и знания, и твердость убеждений отвечающего.


        В ход идут и четки, которыми монахи могут хлопать себя по рукам или даже ударять оземь. Аргументы выкрикиваются громким голосом, дебаты проходят в очень быстром темпе, ответы должны поступать молниеносно. Экзаменовка проходит, собственно, в двух ипостасях. Умение отвечать на вопросы оценивается с большим пристрастием, однако важно и умение эти вопросы задавать.


        Впрочем, в присутствии многочисленных зевак, наблюдающих за диспутом монахов, как за китайской оперой: красочно, но смысла не уловить, монахи Сера спорят довольно расслабленно, хотя и с обязательной жестикуляцией.


        В Сера, к нашему удивлению, было едва ли не поровну китайских и западных туристов. Большие группы откровенно скучали. Крутили кольца зумов, снимали друг друга на фоне монахов, половина из них сбежала, не выдержав и пятнадцати минут из двухчасового диспута.


        К сожалению, и мы не имели возможности оценить остроумие, находчивость и мудрость современных монахов Сера, как оценил некогда Генрих Харрер выдающуюся остроту ума и глубину познаний совсем ещё юного тогда Короля-Бога, известного сейчас миру как Его Святейшество Далай-Лама XIV, оценил именно в процессе наблюдения подобного философского диспута, где учителя экзаменовали мальчика.
        «Люди считали нынешнего Живого Будду фантастически умным. Говорили, стоит ему прочитать книгу один раз, и он запомнит ее наизусть. Все знали: Бог-Король интересуется любыми событиями в стране, критикует или комментирует решения Национальной ассамблеи.
Когда дело дошло до дискуссии, я убедился: высокая оценка умственных способностей мальчика — не преувеличение. Далай-лама сел на землю, дабы не демонстрировать свое врожденное превосходство. Настоятель Дребунга встал перед ним и начал задавать вопросы, сопровождая их обычными жестами. Далай-лама отвечал с готовностью и хорошим чувством юмора, не теряясь ни на миг даже в самых сложных случаях.
        Через некоторое время они поменялись местами, и теперь далай-лама спрашивал сидящего на земле настоятеля. Это был не спектакль, предназначенный для демонстрации способностей молодого Будды, а настоящее соревнование умов, в котором настоятелю пришлось туго.
        Наконец дебаты закончились, и Бог-Король снова уселся на золотой трон. Его мать, единственная женщина на этом собрании, поднесла ему чай в золотой чашке. Он бросил на меня дружеский взгляд, будто спрашивая мое мнение о своем выступлении. Глубоко потрясенный всем увиденным и услышанным, я просто восхищался поразительными умственными способностями мальчика-бога из простой семьи. Он почти убедил меня: реинкарнация действительно существует».  (Г. Харрер «Семь лет в Тибете»)

Фотография 1950 года. Далай Ламе XIV здесь 15 лет.

(c) Наталья Белова

Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

         Сегодня хочу рассказать историю жизни одной тибетской девушки из Лхасы, моей подруги. В ней все правда до последнего слова, только фотографии Сонам в ней не будет. Вы поймете, почему.
        Я познакомился с Сонам давно, и она мне не раз помогала, очень помогала. Однажды вышло так, что ее помощь мне могла аукнуться самой Сонам большой бедой. Честнее будет сказать, что я ее подставил, сам того не желая. Исправить я ничего уже не мог, и среди ночи примчался в ее дом в Лхасе, и все ей рассказал. Я ожидал чего угодно, а она рассмеялась. Так весело и совсем непринужденно, будто солнце взошло. У меня как-то разом отлегло от сердца, но на всякий случай я спросил, не сошла ли она с ума за те несколько дней, что мы не виделись. Она отрезала мне кусок замешанной цампы, налила чаю и спросила: «Ты никуда не торопишься?» Я довольно механически ответил, что нет, не тороплюсь. «Тогда», - сказала Сонам, - «я расскажу тебе одну историю. Это не займет много времени».

         «Моя семья происходит из Адмо, Северного Тибета. Мой папа и мой дед разводили яков на Чантанге, сдавали государству мясо и заработали денег. Тогда папа решил переехать в Лхасу. Сколько я себя помню, он мечтал жить в столице. Он собрал все наши деньги, еще занял в банке, и открыл этот ресторан (мы с Сонам сидели в трехэтажном доме в центре Лхасы, этот дом построил ее отец. На первом и втором этажах размещался очень достойный ресторан, на третьем жила семья Сонам). Над нами смеялись и говорили, что деревенщина из Амдо не сможет управлять рестораном. Но у папы получилось, в ресторан ходило много людей, и он приносил деньги. Все, как говорил папа. Затем он решил, что я должна учиться буддизму, и через своих новых друзей переправил меня в Индию. (Да-да, именно ночью и через заснеженные перевалы. Хотя и не босиком, конечно). Я уехала из Лхасы надолго.
        В Индии было так чудесно, ты не сможешь этого себе представить. Вокруг молодые люди и девушки, они все хотят учиться и делятся с тобой всем, что есть. Там такая коммуна, и много очень великих геше и тулку («геше» - высшая ученая степень тибетского буддизма; «тулку» - сознательно перерождающийся лама). Там я научилась говорить по-английски, хорошо читать и писать по-тибетски.
        Однажды прямо в середине дня мне позвонила мама и сказала, что папа умер. У него был сердечный приступ, врачи не смогли помочь, он очень быстро умер. Это было тяжело. Я много молилась. Может быть, через неделю, мама позвонила снова, и сказала, что мне срочно нужно вернуться в Лхасу. Вернуться в Лхасу еще труднее, чем перейти в Индию, и я какое-то время не решалась. Потом пошла.

        Мы встретились с мамой в этой же комнате, где сейчас сидим с тобой, и тоже ночью. У нее были черные круги под глазами, а в глазах – страх. Она мне сказала:
        - Сонам, ты больше не можешь учиться, ты должна взять на себя управление рестораном.
Я ужасно не хотела. Я никакой не бизнесмен и не менеджер. Это совсем не мое, я хочу учиться. Я не сдержалась и выкрикнула:
        - Почему ты так поступила со мной? У меня три брата и две сестры, и все они живут в Лхасе. Почему ты не потребуешь от них работать на семью!? Они точно так же живут за счет нашего ресторана!
        Мама, конечно, мне ничего не ответила. А что она могла сказать? Ты же знаешь моих братьев и сестер.

        (Братья и сестры Сонам были невероятно разные, их объединяла лишь общая фамилия да то, что каждый из них был типичным представителем своего слоя тибетского общества. Одна сестра была патологической мотовкой. Она не разбиралась, каким путем и для чего ей в руки попали деньги. Все они немедленно уходили на наряды и украшения. Другая сестра была домохозяйкой-затворницей. Она беспрекословно готовила на всю семью, стирала и убирала, но категорически отказывалась от любой работы за пределами дома. Два брата-близнеца Сонам называли себя «бойцами тибетского сопротивления».  Если вы при этих словах представили себе Ленина и шалаш, то бросьте. По сути, они были мелкими разбойниками, причем исключительно неудачливыми. Оба постоянно попадали то в тюрьму, то в больницу, и, хотя ни там, ни там подолгу не задерживались, управление рестораном им доверить было нельзя никак. Последний брат Сонам был самым замечательным из всех. Лет десять назад в нем признали перерождение одного из величайших лам Тибета, он жил в монастыре, и приходил в гости к семье раз-два в неделю. Наверное, он многое мог в своем статусе, но за долгие годы так и не освоился с тем великим человеком, что сидел у него внутри. Он общался с обычными людьми очень мало и с видимой натугой, а когда я первый раз с ним заговорил, он был настолько поражен, что выронил из рук чайник с чаем. Простые люди никогда не заговаривают с ним первые, смеясь, объяснила Сонам.) 

        Конечно, мои братья и сестры не могли управлять рестораном. Но что с того? Можно было нанять управляющего или продать ресторан в таком хорошем месте и жить на эти деньги. Все это я сказала маме.
        Она долго так смотрела на свои руки, а потом сказала:
- Ко мне приходят из банка, где твой папа брал деньги, и требуют их вернуть. Иначе они говорят, что всех нас посадят в тюрьму.
        Я ничего не могла понять. Мы все были уверены, что папа давно расплатился с банком. Мама продолжала:
        - Они мне принесли выписку по счету. Папа ни копейки не вернул банку. Он все заработанные рестораном деньги жертвовал монастырю у нас в Амдо.
        …Я тогда будто в колодец свалилась – совсем не знала, что делать. А потом решила для себя – надо уметь смеяться, что бы с тобой ни происходило. И видишь – я научилась!
        ***
        Выплатить долги семье Сонам так и не удалось. В 2009 году у нее получилось перейти в Непал, а затем перебраться в Норвегию, где она и живет пока в статусе беженца.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        Чувствую, пора закругляться с рассказами про Лхасу. Коротко писать про нее не получается – она многое подарила мне, а потом многое забрала. Напоследок не могу обойти вниманием одну историю, уж очень она ярко стоит перед глазами.

Чамсинг Лхамо – великий и ужасный

        В этом году в Тибете мы несколько раз уже встречали изображения одного божества с высунутым языком и кругами вокруг глаз. Оно не похоже ни на мирных будд, сидящих на лотосе, ни на гневных защитников учения, обвешанных человеческими головами. Больше всего оно напоминает аляповатого африканского божка, которому приносят жертвы, опасаясь его вредного характера. Однако в домах тибетцев его портрет часто стоит на самом видном месте. Зовут его Чамсинг Лхамо.
        Раньше я никогда не встречал его портретов, и мне захотелось узнать, откуда он взялся и почему стал так популярен. Тибетцы отвечали по-разному, но общий смысл был таков: Чамсинг Лхамо – тибетский Гермес, бог бизнеса.  Обеспечивает своим поклонникам удачу в делах и отстаивает их финансовые интересы. Довольно-таки дикая для буддизма идея, и мы решили заехать в храм Чамсинга в Лхасе, где находится эта самая статуя с высунутым языком.
        Первое, что поразило нас еще на подъездах к храму – идущий туда поток людей. Такого количества ревностных прихожан мы не встречали ни в одном храме Лхасы. Большинство людей было хорошо одето, многие подъезжали на машинах. Приглядевшись, мы увидели, что половина почитателей Чамсинга Лхамо – китайцы.


        Второе, что поразило нас, была огромная куча пустых бутылок из-под китайской водки, наваленная перед входом в храм. Пока мы разглядывали кучу, из дверей нам навстречу выкатилась объемистая телега, полная бутылок. Ею управлял веселый монах в небрежно запахнутом пальтишке правильного буддийского цвета. Рраз! Содержимое телеги с адским звоном посыпалось в кучу.
        Мы решили больше ничему не удивляться, а только смотрели во все глаза на торжество буддизма, идущего в ногу со временем. Тяжелые кованые ворота храма были распахнуты настежь – навстречу нескончаемой толпе посетителей. Перед воротами стоял стол, сплошь уставленный одинаковыми литрушками китайской водки. Каждый прихожанин покупал бутылку и брал хадак из кучи рядом. Особо экономные китайцы приносили из дома самогон.


        В храме люди с бутылками выстраивались в длинную очередь к статуе Чамсинга свет Лхамо. Статуя находилась в маленькой комнатке с большими окнами, перед входом в комнату бутылки переходили из рук прихожан в руки веселых монахов с блестящими глазами.


        Один монах откупоривал бутылки, другой заливал их в бездонную чашу, откуда, благодаря точно рассчитанному наклону, водка переливалась в огромные белые канистры. Спиртовые пары в воздухе достигали такой концентрации, что даже несколько глубоких вдохов радикально улучшали настроение. Понятно, что в этот монастырь слабаков не брали. Только монах с крепкими моральными устоями мог отстоять смену за чашей. Полные канистры увозили куда-то вглубь храма. Конечно, совсем не для того, чтобы наполнить этой водкой другие бутылки и снова выставить их на продажу!


        А в храме в это время шла служба. Горели сотни свечей и множество ламп, стояла дорогая торма. Десяток монахов старательно, но нестройно голосили мантры. Прихожане одевали свой хадак на статую (отчего та время от времени скрывалась в желто-белой перине из хадаков), и шли одаривать деньгами голосящих монахов. Они знали, что заслужили успех в бизнесе.
        Я не имею тому подтверждений, но мне кажется, что Чамсинг Лхамо – переодетый агент Компартии Китая. Какой, однако, гениальный ход – придумать и распиарить божество, которое приносит удачу в делах! Разве можно придумать что-то более действенное, чтобы немного подвинуть Далай-Ламу с лидирующих позиций? Насколько успешен этот агент, покажет время.
        …А перед входом в храм Чамсинга Лхамо сидят два китайских льва, символа величия Срединного Царства. Им в рот вставляют деньги, а на головы вешают шапки, чтобы не входить в храм с покрытой головой.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        Вдалеке от путей шелка и чая, на самом краю Крыши Мира – на северо-восточных окраинах Чангтанга[1] - лежит бескрайняя рыжая страна. В бесконечных волнах холмов затерялись тысячи синих осколков озер, на холмах пасутся задумчивые облака и неспешные яки. Время здесь тягучее, как горный мед, а воздух вольный, как талая вода.
        На рыжих равнинах под самым небом испокон веков живут свободные, как птицы, люди. Их палатки парусами реют на горных ветрах, им неведома привязанность к месту и к вещам. Имя горной стране – Амдо, и населяют её кочевники.
        Через бескрайнее Тибетское плато чудо инженерной мысли Китая, самая высокая в мире железная дорога (о поучительной истории её строительства мы, возможно, расскажем когда-нибудь отдельно), уносит нас за пределы Тибетского автономного района, в провинцию Цинхай.         Здесь, за формально очерченными в 1965 году границами «Тибета», путешественник волен выбирать себе любые пути и тропы. Но Тибет исторически – это не только У-Цанг, вошедший в ТАР целиком. Кхам разрезали границами Юннани и Сычуани. Амдо оказался почти полностью на территории Цинхая, Сычуани и Ганьсу. Области, где люди живут оседло, меняются быстрее – к ним проще находит путь цивилизация. Рыжее высокогорье на юге Цинхая и теперь ещё остается дикой и вольной страной. У кочевников свои пути, и здесь сохранился тот Тибет, о котором писали Козлов и Пржевальский. Так говорят. 

---

[1] Чангтанг – высокогорное плато, северная часть Тибетского нагорья, простирается на 1600 км от индийского Ладакха на западе до китайской провинции Цинхай на  востоке на высотах от 4000 до 5000 метров.

Карта исторических областей Тибета и современных административных единиц Китая с  wikipedia.org.

        Древние монастыри на берегах высокогорных озер, бескрайние равнины, где рождаются величайшие реки Азии – Янцзы, Меконг, Салуин, Хуанхэ; священные горы и пути паломничеств вокруг них, замшелые резные камни, палатки из шерсти яков – традиционные жилища скотоводов Тибета, движущихся вслед за мохнатыми своими стадами в поисках новых пастбищ. Таков древний Амдо, родина великих буддийских учителей, таков ли он, Амдо современный?


        Через город Ю-Шу, полностью разрушенный в апреле 2010 года страшным землетрясением, мы движемся на юг, в самую глушь, покуда дорога не свернет «на Лхасу». (Да, и здесь все дороги ведут к священному городу, и здесь, как повсюду в Тибете, двигаются по ним простирающиеся паломники). Тогда мы уходим на грунтовки, на едва видные колеи – пути кочевников. Двигаться можно только наудачу – карты здесь в силах только намекнуть, дать подсказку, указать точные места кочевий не могут даже спутниковые снимки – они постоянно меняются. Тем интереснее поиск!

Нарядные женщины кочевий Чангтанга 

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        Мы сейчас направляемся на Чантанг, Северное Тибетское плато. Есть одна история, связанная с этими местами, которая произошла не с нами, и довольно давно. Но она из тех немногих, которые можно причислить к географическим открытиям конца XX века.
        В 1986 году американец Кен Уоррен задумал пройти по реке Янцзы от истока до предела возможностей. Янцзы начинается в центре Чантанга на высоте 5450 метров и течет тысячи километров по безлюдью. Экспедиция Уоррена теперь находится в списке «Величайших водных экспедиций» (First Descents: Expeditions for the Ages) – но за этим ярлыком скрывается история, прекрасная в своем трагизме.

Яо Маошу. Фото с сайта http://www.shangri-la-river-expeditions.com

        Кен Уоррен несколько лет пытался получить у Китая разрешение на эту экспедицию. Информация попала в китайскую прессу, и фотограф Яо Маошу, прочитав об этом, решил – он не отдаст американцам честь пройти первыми по «Матери-реке». Он купил лодку и в июне 1985 года стартовал со священного озера Чемо в самых верховьях Янцзы. Как он плыл, видели несколько тибетцев на плато, но никто не видел, где и когда он погиб.
        Уоррен получил разрешение в 1986 году и выбрал для сплава август и сентябрь – месяцы высокой воды. В эти месяцы в верхней Янцзы идет до 3000 кубометров воды в секунду – это гораздо больше, чем в любой сплавной реке Советского Союза. Китайцы – отважный народ. Не умея толком ходить по горным рекам, они собрали две команды энтузиастов, которые должны быть стартовать до Уоррена, и вырвать-таки у него пальму первенства. К тому времени, когда Уоррен догнал их, десять человек уже погибли. Китайцы продолжали идти вперед.

Китайские добровольцы готовят свой хитроумный надувной снаряд для штурма порога Янцзы около города Ю-Шу. Все трое членов экипажа погибли при прохождении. Фото с сайта http://www.shangri-la-river-expeditions.com

        «Из нашей жизни выпало такое понятие, как первооткрывательство. Большинство людей старается не ходить по лезвию бритвы. Экспедиция на Янцзы дала нам шанс вернуться к корням, победить собственный страх. Когда мы очутились на спине беснующегося дракона, когда разведка оказалась невозможна, когда о том, чтобы остановиться, не могло быть и речи – вот тогда я почувствовал, в чем самая суть жизни. Там, на грани жизни и смерти, бытие открылось нам так глубоко, так захватывающе, как это только возможно. Это чувство знают солдаты, идущие в битву. Это жизнь на пределе», - напишет в своем дневнике Ансель Нанс, второй фотограф и посудомойка в начале экспедиции, и капитан штурмового рафта в ее конце.

Начало сплава на высоте около 5000 метров. Фото с сайта http://www.ancilnance.com

        Экспедиция Уоррена прошла 1800 километров от истока Янцзы до города Батанг около границы Тибета. Через 4 дня после отплытия от отека легких умер Дэвид Шиппи, фотограф National Geographic. Группа не имела возможности вернуться к точке старта, а вертолеты не летают на таких высотах. Большая Земля узнала о смерти Шиппи только месяц спустя, когда группа дошла до города Ю-Шу в Тибете. Шиппи был похоронен на берегу Янцзы – мы в 2003 году видели его могилу – веское предостережение любителям быть первыми.

Тело Шиппи опускают в могилу на берегу Янцзы. Фото с сайта http://www.ancilnance.com

        После смерти Шиппи группа раскололась. Отношения в группе обострились, и в Ю-Шу четверо человек покинули реку. Ансель Нанс, который первый раз в жизни шел по горной реке, по необходимости принял пост капитана одного из четырех рафтов. А река после Ю-Шу резко усложнилась.
        Никто из участников экспедиции никогда не видел такой огромной бурной реки. Высота волн достигала 9 метров. Длина рафта – всего 5,5 метра, переворот рафта приведет к тому, что люди окажутся во вспененной воде и задохнутся рано или поздно. Уоррен придумал выход – четыре рафта связали ромбом размером 11 на 7 метров. Этот «суперрафт» (“diamond superraft”) был почти неуправляем, зато его сложнее было перевернуть. В гигантском пороге один из рафтов оторвало, и он перевернулся. Остальные три не смогли причалить, и их унесло далеко вниз. Никто не погиб, но звоночек услышали все.

«Суперрафт» Уоррена проходит порог. Фото с сайта http://www.ancilnance.com

        Дальше двигались с величайшими предосторожностями, стараясь разведывать все, что впереди. Впереди оказался каньон с вертикальными стенами, который невозможно было просмотреть. Обратный путь тоже был отрезан скалами. Впоследствии Кен Уоррен назовет этот участок реки «XII уровень сложности»[i].  Апофеозом каньона стал «Порог Будды». Вся река падала в огромную пенную яму, и «суперрафт» Уоррена унесло туда же. Он полностью ушел под воду. Под колоссальным давлением один из рафтов лопнул, и его забило под связку из остальных трех. Там же оказались Кен и Ансель. Оба невероятно везучие, они попали в воздушный пузырь, и сразу после порога выбрались на рафты.

---

[i] По существующей системе, препятствия на реке категорируются от I до VI уровня сложности.

Кадр с видеокамеры, смонтированной на «суперрафте». За секунду до падения в колоссальную пенную яму в «Пороге Будды». Об управляемости здесь нет и речи. По настоянию китайских членов команды над «суперрафтом» реет китайский флаг. Фото с сайта http://www.ancilnance.com

        За «Порогом Будды» появилась возможность выбраться на Тибетское плато по крутому склону каньона. Начались тягостные беседы – идти дальше или эвакуироваться. Каякер экспедиции Пол Шарп не стал ждать решения команды, бросил свой каяк на берегу и полез на плато. Через несколько дней его, полузамерзшего, обнаружил тибетский кочевник и вывел к людям.
        Кен убеждал остальных, что дальше начинается не сплав, а русская рулетка. Но опьяненный удачей Ансель настаивал, что нужно идти дальше. Он привлек на свою сторону Рона Мэттсона, правую руку Уоррена, а также двух китайских участников. Эти двое были введены в группу по требованию китайской стороны, и показали себя очень достойно. Но у них была задача, четко поставленная Партией и Правительством – пересечь по реке тибетско-сычуаньскую границу, финишировать в мейнленде. На пятый день Кен отчаялся убедить мятежников, собрал рюкзак и ушел вслед за Полом Шарпом. Его путь к людям тоже не был простым.
        Группа без четкого руководства прошла еще один день по очень опасной воде, и следующей ночью единогласно проголосовала за окончание маршрута. Сдались даже китайцы. Так закончилось первое прохождение величайшей реки Азии, китайской «матери-реки». Так было положено начало первопрохождениям великих Тибетских рек, некоторые из которых на нашем счету. Только было это уже в следующем, XXI веке.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        Мы в Ю-Шу. Одно дело читать про землетрясение, другое – своими глазами увидеть его последствия. Мы проснулись в спальном автобусе, посмотрели в окно – развалины домов до горизонта. Прошло уже больше года, а город еще и четверть не восстановлен. Точнее, он не восстанавливается, а строится заново, строится новый город. Даже в тех домах, что уцелели, почти никто жить не рискует.

Один из уцелевших домов. В нем живут люди.

        Подумайте о цифрах, и о людях, которые за ними стоят. Погиб каждый десятый. Каждый второй получил ранения.

        Кульки за спиной монаха – трупы людей, погибших при землетрясении. Их заворачивали в первую попавшуюся ткань, и на грузовиках свозили в монастырь, где монахи взяли на себя работу по погребению. Фото с сайта http://www.boston.com

        Таким славным городком был Ю-Шу до землетрясения.

Фото с сайта blogs.bootsnall.com

        Таким – 15 апреля 2010 года, на следующий день после землетрясения.

Фото с сайта http://www.boston.com

        А таким – через пару месяцев. Видите, среди развалин появилось много синих палаток-домиков? С их помощью китайцы спасли жизни тех, кто пережил землетрясение.

Фото с сайта rudenoon.com

        Эти синие палатки – не просто кусок ткани, натянутый на металлический каркас. Это гениально спроектированная и прекрасно реализованная конструкция, она разработана специально для высокогорных районов Тибета.
        - Да что такого может быть в палатке? У нас такие на рынках стоят! – скажете вы, и ошибетесь.
        Эти палатки – многослойные трансформеры, в них не жарко летом и не холодно зимой. Они устойчиво стоят на неровной поверхности, выдерживают любой ветер. Дверь палатки можно превратить в шлюз, вентиляция настраивается под любые условия. Есть даже блок под тибетский «иконостас»!
        Но это еще не все. К палаткам разработаны дополнительные элементы, которые могут превращать их в магазины:

Или в кафешки:

        Палатки могут стыковаться в группы по несколько штук. В таких конгломератах до сих пор расположены гостиницы Ю-Шу, рабочие столовые и даже автовокзал!
        Поедая свою порцию баоцзы в одной из таких кафешек, мы спросили ее хозяина: «Как же вы выживаете в этом кошмаре?» Он влюблено оглядел свою палатку. «Мы пережили зиму и не мерзли. И все здоровы». Мне было зябко даже думать о зиме на 4000 метрах, да еще в палатке. Но вместе с палаткой китайские инженеры разработали разборную печку, которая может работать на дровах, кизяке, мусоре. Тысячи таких печек согревали Ю-Шу холодной тибетской зимой и спасли людей. Именно спасли!

А вот собакам в Ю-Шу непросто дался последний год

        Тибетец очень хотел, чтобы мы оценили его палатку. Он сказал: «Теперь все кочевники купили синие палатки. В черных больше не живут». Думаю, это он ввернул для красного словца, но смысл верный: синяя палатка – совершенный универсальный дом. Я бы такую и на даче поставил, и МЧС России ими бы оснастил. У нас тоже бедствия случаются, и холода бывают тоже.

Дома в Ю-Шу тоже строятся, отличные новые дома.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        Все как предсказывали карты и снимки: асфальтовая дорога уходит в сторону границы ТАР, мы выпрыгиваем из последнего дружелюбного грузовичка, забрасываем за спину рюкзаки и уходим на рыжие равнины. Высота – больше четырех тысяч метров. До самого горизонта – на расстоянии десятков километров друг от друга – раскиданы редкие пятнышки жилья: многие кочевники проводят самые холодные месяцы на постоянном месте, в домах. Однако, рядом с каждым почти домом – уже знакомая нам синяя палатка. Кажется, тибетцы действительно оценили их по достоинству.


        Кочевники – люди богатые. Каждый сданный на мясо як (их мясо высоко ценится и охотно покупается китайскими комбинатами) приносит около 3 тысяч юаней (в стране, где можно отлично позавтракать за 7, это большие деньги). А яков у всякого уважающего себя кочевого семейства – по нескольку сотен. На эти деньги кочевники строят красивые монастыри и хорошие дороги. Дороги нужны – плато в этих краях сильно заболочено, по мягким кочкам отлично проходит скот, но блестящие хромом мотоциклы, гордость и отрада лихих тибетских наездников 21 века – глохнут и вязнут.

Всадник Чангтанга

        На очередном повороте на нас с бешеным лаем выкатываются мохнатые черные шары. Тибетские мастифы! Парализованные, мы можем только взять наизготовку единственную нашу треккинговую палку и ждать развязки. Со свистом пролетает камень, за ним второй – лихая разбойница в тельняшке на бегу подхватывает с земли камешки, раскручивает их пращой и метко выпускает в сторону собак, уже сверкающих пятками куда-то в холмы.

Вязаные из шерсти яков пращи издревле используются кочевниками Амдо.

Наша прекрасная спасительница

Тибетский мастиф, ещё одна гордость кочевников Чангтанга, легендарная и древняя порода, грозный защитник и надежный помощник пастуха. С незапамятных времен эти собаки охраняют тибетские монастыри и гоняют яков на горных пастбищах. Говорят, белое пятно на груди – это знак храброго сердца, а светлые пятнышки над глазами – это ещё одна пара глаз, способная разглядеть добрые и дурные намерения человека.

        Спасенных уводят в синюю палатку отпаивать чаем. Милая бабушка! Как же мы соскучились по домашней ча-суме, предложенной от чистого сердца, по открытой улыбке! Слаще всех деликатесов стало для нас твое прогорклое ячье масло, бальзамом ложилось оно на опечаленные Лхасой сердца. Мы шли сюда в поисках другого Тибета, пытаясь вернуться в прошлое; в поисках людей, продолжающих упрямо двигаться из года в год за своими стадами, жить в шерстяных шатрах среди заснеженных гор и строить монастыри. А нашли твою уютную каркасную палатку, новенькие минивэны и мотоциклы у забора. И поняли: бывает и так, что внешние атрибуты Большого мира мало меняют суть. Вас никто не покупал на эти блага. С легким сердцем отдадите вы их, чтобы совершить паломничество в по-прежнему священную для вас Лхасу, легкой поступью уйдете на перевалы за своими стадами. Очень хочется в это верить.

Попробуйте догадаться о предназначении и происхождении этого живописного забора?

        Мы воспряли духом и с новыми силами отправились дальше. За перевалом, за стойбищами с синими палатками и традиционными чёрными шатрами и их обитателями, у которых мы предполагаем задержаться подольше, нас, возможно, ждет разрешение старой загадки, мучавшей Сашу со времен его первой экспедиции в Тибет в 2003 году.

        …Из-за дальнего хребта с крейсерской скоростью, как это бывает только высоко в горах, надвинулись тяжелые синие тучи, задул пронзительный ветер, остро встал вопрос о ближайшей палатке. Ближайшей, увы, получалась только наша, экспедиционная. Пригодной для питья воды вокруг не наблюдалось, вставать на сухую ночевку очень не хотелось, и перспективы маячили мрачные. Откуда ни возьмись (как положено по законам жанра) на пустынной грунтовке позади нас появился белый джип. Не успели мы обрадоваться, как углядели на его крыше многообещающую красно-синюю мигалку. Час от часу не легче … Услужливая память рисует картинки совсем недавнего прошлого, хотя здесь-то мы абсолютно легальны. Уронив уже поднятую в международном жесте руку, мы на всякий случай сходим с дороги.
Поравнявшись с нами, джип распахивает все двери, из них выглядывают лукавые тибетские лица над строгими китайскими погонами.
        – Залезайте, сейчас ливанет! До Римы подбросим. (Рима была единственным пунктом, известным генштабовской карте на этой бескрайней равнине, километрах в 8 от нас).
На лобовом стекле полицейского джипа обнаруживаются портреты Кармапы и буддийских святых.         Неожиданно.
        - Вы куда идете-то?
        - К озеру, – удачно отвечает Сашка.
         Путь нашего трека действительно лежит через красивое круглое озеро в чаше между холмов.
        - Аа! – понимающе и уважительно кивают головами. – Так вы в Аюн! Сегодня не дойдете, и дождь. Оставайтесь у нас, в Риме.
        Так мы узнаем, что на озере есть монастырь, и вокруг него проходит древний путь коры. Узнаем также, что на Чангтанге полицейским не обязательно быть убежденными атеистами и неприятными людьми.

Жительница Рима-цун

        Не зря дороги ведут в Риму – это маленький мозговой центр местной кочевой цивилизации. Здесь в одном (и единственном – пока) дворе соседствуют саманные гёмпа, полиция и администрация; люди с дальних кочевий приезжают решать деловые и духовные вопросы.

Щедрый банкет.

        В гёмпе нас ждали накрытые столы. Ни к религии, ни к нам пиршество отношения не имело: полицейские, пастухи, монахи собрались вместе по поводу приезда уважаемых земляков. Здесь можно было наблюдать удивительное смешение: блюда кочевой кухни запивались китайскими напитками, под старыми тханками беседовали китаец из администрации и ученый лама, полицейские заботливо подливали ча-суму в кружки лаоваев (нас, то есть). Может, это он и есть, модный нынче «диалог культур», которого так и не состоялось в другом многострадальном Тибете?

Главная праздничная еда на Чангтанге – мясо, во всех видах: вареное, вяленое, сушеное.

 
        На ночь нас определили в одну из свежепостроенных бетонных коробок, в три унылых ряда возведенных в Риме. Негоже центру состоять из одного двора. Пока в них не спешат заселяться. С крыши текло, пахло сыростью и известкой, эхо гулко разносило звук падающих капель. Захотят ли люди Чангтанга променять свои тучные стада и уютные палатки на бездушный бетон? Или, может, дома построили для будущих переселенцев из Нижнего мира?

Нашему аскетичному помощнику из Римы очень понравилась конструкция станкового рюкзака.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        В монастырь Аюн мы попали в самый разгар ретрита1. Кочевники натянули свои парадные легкие палатки, надели лучшие наряды и украшения. Для жителей плато ретрит – это не только необходимые духовные практики, но и приятное социальное событие.


[1] Ретрит, также Ритрит (англ. retreat [ri'trit] — «уединение», «удаление от общества», рус. лит. «затвор») — английское слово, вошедшее в русский язык как международное обозначение времяпрепровождения, посвящённого духовной практике. Ретриты бывают уединённые и коллективные. Некоторые ретриты проводятся в тишине, тогда как другие сопровождаются интенсивным общением в зависимости от особенностей духовной традиции и участников. Ретриты часто проводятся в сельской местности, в горах или в других удалённых от цивилизации местах.
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B5%D1%82%D1%80%D0%B8%D1%82

        Помимо лекций и служб, которые с утра до вечера проходят попеременно в самом большом, метров пятнадцати в диаметре, белом шатре, и с большой серьезностью посещаются приехавшими, здесь же, в палатках идет торговля. Где ещё кочевнику купить новый парадный кафтан-чупу, красивый пояс или… пышный парик?

Торговая палатка

        Удивительно, но факт: многие, в основном юные, мужчины-тибетцы крайне щепетильно относятся к своей шевелюре. В самых глухих деревнях, в дальних стойбищах – что уж и говорить о Лхасе – встречали  мы модников со стильными стрижками и идеальной укладкой. В условиях удаленности парикмахерских, парик может пользоваться большим спросом.

Праздничная женская прическа

        Женщины-кочевницы по праздникам, а иногда и в будни, украшают головы множеством косичек и лентами с увесистыми кругами настоящего или пластмассового янтаря, обилием бирюзы и кораллов. Вся конструкция, должно быть, весит немало.


        Ещё одна важная функция ретрита – образовательная. Прямо на лужайке у шатров монахи учат кочевников грамоте. Старательно, высунув языки, выводят великовозрастные ученики свои первые тибетские буквы, составляют слоги-мандалы.

Монахи учат кочевников читать

… и писать.

        Службы проходят в шатре, потому что старое здание монастыря Аюн, школы дригунг кагью, было разрушено и сейчас полным ходом идет строительство нового монастырского комплекса, больше и краше прежнего. Деньги были собраны жителями окрестных равнин. И так происходит сейчас во многих монастырях Амдо – только около дороги мы видели два больших строящихся храма. Монастырь в разрушенном Ю-Шу почти отстроен заново.

Новые здания монастыря Аюн

Из 70 монахов половина – совсем юные послушники, дети кочевий.

        Мы уже хотели было разнообразить белую стаю тибетских палаток своей зеленой полубочкой, но дружелюбные монахи позвали нас остановиться в монастыре. Настоятель, Аюн Ринпоче, и его заместитель по хозяйственным вопросам, Карма Ринпоче, будучи в отлучке, дали нам на то разрешение по телефону после долгой учтивой беседы.

С галереи строящегося монастыря монахи желают нам счастливого пути.

        После монастыря мы свернули с проезжей грунтовки на тропы. Расспросы дали названия стойбищ, карты показали путь к перевалу.

        Много всего повидали мы на том пути. Жили в палатках и в домах, шли красивыми распадками, форсировали реку на мотоциклах тибетцев, гоняли яков.

Гостеприимное семейство

Спуск с перевала

Снег засыпает равнину и яков

        Нашли мы и тех, кто продолжает жить в черных палатках и кочевать с ними. Дело вкуса, объяснили нам. Внутри оказалось удивительно много света – в крыше есть большое окно из полиэтилена. Палатка получается светлее, чем обычные тибетские дома. Даже в холода стены из ячьей шерсти удерживают тепло очага.

Традиционная палатка кочевников Чангтанга

        Кухня кочевников – привычная, тибетская, но есть и отличия. Ча-суму здесь редко сбивают, чаще просто кидают в заваренный чай добрый кусок ячьего масла. Масло тает и плавает на поверхности. В такую кружку можно макать пшеничные лепешки, а после уже допивать сам чай.         Это действительно вкусно! Другое отличие кухни кочевников – в цампе. Зажиточные жители Чангтанга не жалеют добавлять к ячменной муке высушенный творог, сахар, побольше масла. Цампа получается здесь необыкновенно нежной и сытной, съесть полную замешанную пиалу невозможно физически. И, конечно, изобилие мяса.

Кухня в синей палатке.

        Чем топятся печки Чангтанга? Люди, знакомые с бытом степняков Средней Азии, наверняка уже догадались: да, кизяком. Топливо заботливо собирается и подготавливается  к долгой зиме. Высушиваются ровные «кирпичики», из которых строят затем заборы вокруг стойбищ (помните загадку из прошлого поста?): это и поленница, и защита от ветра, и загородка для телят.

Заготовка «дров»

        Долго можно рассказывать про жизнь кочевников. И долго можно бродить по этим бескрайним просторам. Правы были те, кто советовал искать Тибет на Чангтанге. Здесь вольно дышится.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        Давеча мы совершили открытие! Наверное, для китайцев оно – секрет Полишинеля, но меня эта история будоражила 8 лет, и вот теперь я в ней, наконец, разобрался.
Известно, что в Тибете нет высоких зданий, кроме Поталы. Современные здания из стекла и бетона не в счет, но, кажется, и их пока единицы. А зданий тибетской архитектуры – монастырей, дзонгов, жилых домов – нет точно. В 2003 году мы шли ведущей в никуда дорогой вдоль берега реки на Чангтанге, когда среди холмов увидели это:


        Этого просто не могло быть! В чертовой глухомани, на высоте более четырех километров стоит самый высокий в Тибете монастырь! Десять этажей под золотой крышей – да я, пожалуй, больше пяти и не видел никогда! Мираж, фантом, морок! Он был через реку от нас, и приблизиться к нему мы не смогли. С тех пор я пытался и тут и там выяснить, что же за чудо мы видели. Интернет не давал ответа, panoramio не видело в этом месте никакого монастыря. Расспросы людей в разных частях Тибета обогатили меня ворохом версий, одна фантастичнее другой. Больше всего мне понравилась вот эта:
        «В XI веке великий Миларепа возвел пять девятиэтажных башен по просьбе своего учителя. Следующая просьба учителя была – разрушить четыре из них. Осталась только одна – в Лходраке, на бутанской границе. Однако китайцы, придя к власти в Тибете, запретили посещение Лходрака паломниками. Тогда тибетцы собрались, поднатужились и …перенесли башню на Чангтанг, по дороге обновив ее и украсив золотом».
        Конечно, после таких рассказов мне хотелось пощупать башню Миларепы собственными руками, и, когда мы снова оказались на Чангтанге, то просто обязаны были добраться до нее. Тревожило только – пережила ли она землетрясение?


        К монастырю вела хорошая асфальтовая дорога, спрятанная в холмах. Нас подобрал микроавтобус, в котором уже ехал один пассажир. Его звали Нгаванг, ему было 24 года, и мы быстро подружились. Нгаванг еще два месяца назад был монахом в том самом монастыре, все про него знал, и сам предложил провести нас внутрь. Перед нами открывались все двери, мы даже имели наглость выпросить разрешение несколько раз щелкнуть фотоаппаратом внутри монастыря.         Разрешение нам дали неохотно, и каждый раз показывали, куда можно направлять камеру, а куда – нет.

Уникальный кадр. Статуя сидящего Цонкапы высотой в 9 этажей. Съемка внутри монастыря.

        Вот что мы увидели и узнали:
        Монастырь принадлежит к секте гелуг, основан он в 1431 году и посвящен ламе Цонкапе, основателю гелуг. В 2000 году главное здание монастыря было радикально перестроено на деньги, собранные настоятелем, ныне покойным. Появилась десятиэтажная башня, полая внутри. В башне находится гигантская статуя сидящего Цонкапы, и девять уровней галерей окружают ее. Внутри башни фантастически красиво – стены на всю высоту искусно расписаны буддийскими мотивами с помощью какой-то техники выпуклого нанесения краски.

Выпуклые мазки золотой краски

Деталь росписи стены

        Все сияет золотом, всюду цветы. Когда переступаешь порог, рот открывается сам собой и больше не закрывается. Туристов здесь еще нет, ближайший тибетский город Чжидо – center of the nowhere, никто сюда не едет. Но, положа руку на сердце, это самый красивый тибетский монастырь, который я видел в своей жизни. И в нем нет искусственности Джоканга или Самье, испорченных туристами. Он весь наполнен спокойной радостью буддизма, как и должно монастырю. Монахи рады нас видеть, мы пили с ними чай и болтали о том и о сем.

Монах-ключник с ключом от зала Цонкапы. Обратите внимание на форму ключа. Такие ключи и такие замки применяются в Тибете с незапамятных времен.

        Оказалось, толчки землетрясения 2010 года вызвали панику в монастыре, но ни одно здание не пострадало. Монахи, конечно, благодарят Цонкапу. Кроме зала Цонкапы, есть и еще несколько залов, посвященных других тибетским святых. Второй по величине зал посвящен усопшему настоятелю, там стоит золотой чортен с его останками.

На некоторых фресках можно увидеть неканонические для тибетского буддизма живые человеческие лица. На этой – сам настоятель монастыря.

        Очень интересен зал Дордже Шугдена, выдержанный в традиционном тибетском стиле – с картинами ада на стенах и многочисленными статуями божеств в союзе со своими женскими половинами (тиб. яб-юм). Всего и не расскажешь – лучше поезжайте в Чжидо. Не пожалеете.

Дверь гомпы Дордже Шугдена

Фрагмент картины ада на потолке гомпы

Грешник. Фрагмент оформления двери гомпы

        Нгаванг на ночь расположил нас в своей келье. Через пару дней он сдаст от нее ключи и навсегда покинет монастырь. Кажется, монахом он был непутевым, после сложения обета он курит, как паровоз, и каждую женщину моложе своей бабушки провожает долгим проникновенным взглядом. Иногда останавливается на полуслове, заглядывает в глаза мне или Наташке, и произносит нежно «I love you».

В келье Нгаванга. Нгаванг, Наташка и Панчен-лама. Последний смотрит осуждающе.

        Скоро он едет в Лхасу, попробует там найти работу. «А может, поеду в Синин или в Пекин, там поживу. Может, мне в Россию поехать? У вас там как, можно найти хорошую жену? А в какие деньги это выльется? Только мне нужна хорошая жена, работящая!» - смешно и трогательно. В 24 года мальчик совсем не знает жизни, не умеет зарабатывать деньги, да и пользоваться ими толком не умеет. Его ждут непростые деньки.  
        Утром мы собираем спальники, и Нгаванг пакует свои вещи – готовится к отъезду. Один сверток задерживается в его руках. Он разворачивает хадак, а там – спиленный свод черепной коробки. «Мамина. Сделаю чашу красивую»,  - говорит он и убирает свое сокровище. Он вовсе не дикарь и не некрофил. Это старый и очень достойный тибетский обычай – делать ритуальные чаши из черепа близкого человека. Ничуть не более дикий, чем закапывать умершего в землю и класть поверх тяжелую каменную плиту.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

Ночной Синин из окна отеля

        Тибетская часть нашей экспедиции завершена. Мы готовимся к переезду в Индию, и уже можно подвести итоги нашей деятельности на Тибетском плато.
        Должен признать нашу работу здесь очень удачной – мы не только добрались практически во все интересующие нас районы, но и собрали огромный объем материала для домашней работы. Посылка с тибетскими артефактами и дневниками уже на пути в Москву. Трения с властями и другие препятствия не стоит принимать во внимание – они сопутствуют любому «шагу в сторону». Водопады Hidden Falls остаются задачей №1 для последующих экспедиций.
        Мы могли бы уже собирать вещи и двигаться в аэропорт Синина, но!  Сейчас мы находимся в непосредственной близости от другого района наших экспедиций – пустыни Такла-Макан. Два раза, в 2009 и 2010 годах, мы пытались пересечь ее восточную часть, и последняя попытка была удачной. Мы двигались 12 дней на автономной воде – кажется, это мировой рекорд!

Ярданги пустыни Такла-Макан. Фото 2010 года.

        Эта пустыня не всегда была мертвой. Тысячи лет назад здесь росли тополиные рощи, и цивилизации сменяли одна другую. Под бесконечными барханами пустыни спрятаны многочисленные древние поселения, только часть из которых найдена. В прошлом году мы потянули за эту ниточку, и оказалось, что на том конце ниточки крючочек, а на нем – когда-то была золотая рыбка. Чтобы поймать ее, нужно еще много поработать.

Китайский спальный автобус заменяет плацкартный вагон там, где не проложены рельсы.

        Для этого мы сейчас отправимся вдоль южного края пустыни Такла-Макан по оазисам Великого Шелкового Пути. Попьем чаю в уйгурских чайханах, послушаем рассказы кладоискателей и расхитителей гробниц, встретим восход в песчаном море.
        Добраться сюда из Тибета несложно. Несколько лет назад построено современное шоссе, соединяющее Синин с оазисами Такла-Макана. Оно проходит по одному из самых унылых мест в мире – высокогорной соляной пустыне Цайдам. Если вас занесет сюда, старайтесь не смотреть в окно. Там тысячи людей с уставшими печальными лицами копошатся в облаках никогда не оседающей пыли. Скорей, скорей в Уйгуристан, в милую сердцу Центральную Азию!  

Гордость Уйгуристана

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        Живет на западе Китая такой народ – уйгуры. Народ древний, свободолюбивый и очень интересный. Уйгурам досталась от предков не слишком благодатная земля – оазисы в пустыне, разделенные сотнями километров мертвого песка и камня. Сама пустыня со всех сторон окружена горами, а самый крупный уйгурский город, Урумчи, еще и самый удаленный от моря город на планете.

Кашгарские дети. У уйгуров считается красивым дорисовывать девочкам брови так, чтобы они сходились над переносицей. Фото 2004 года.

Исторический центр Кашгара – неформальной столицы Уйгуристана. Фото 2004 года

        Во времена Великого Шелкового Пути уйгуры жили за счет торговли – все ветви Пути пролегали через уйгурские оазисы. Но уйгуры умели не только торговать. Рачительно и умно научились они использовать те немногие ресурсы, что отвела им природа. Все реки, текущие с гор, были заключены в каналы и подведены к полям. По моему глубокому убеждению, уйгурские каналы – чудо света, никак не меньше. Жители небольших оазисов для борьбы с наступающей пустыней вынуждены были выкладывать дно рек точно подогнанными друг к другу валунами – только тогда вода доходила до деревни, не уходила в песок. Многие десятки километров реки текут по такому каменному ложу, пока не добираются до полей. Титаническая работа выполнялась силами жителей одного оазиса – разве Великая Китайская Стена, построенная миллионами китайцев, впечатляет больше?
 
        Но это еще не самое чудное чудо. В Турфанской впадине климат был настолько сухим и жарким, что вода не могла дойти до полей по наземным каналам – попросту испарялась. За год в среднем там выпадает 11мм осадков при потенциале испарения – 3000мм. Тогда уйгуры придумали карезы – подземные глиняные штольни, со сложной системой вентиляции и поддержки. Общая длина карезов Турфанской впадины – 1100 километров!  

Ночной рынок в Хотане

И как она видит, куда плов накладывать?!

Только с ветки – попробуй, не мандарины, мед!

        В отличие от других среднеазиатских народов, внешне схожих, уйгуры многие поколения исповедовали буддизм. Именно от уйгуров получили буддизм монголы во времена Золотой Орды. Ислам распространился среди уйгуров довольно поздно – между XIV и XVII столетиями. Найдены целые библиотеки уйгурских переводов буддийских текстов, известна буддийская поэзия уйгуров.

Улочки уйгурского квартала Керии. На заднем плане уже работает экскаватор…

        В наши дни уйгурам непросто сохранять национальную аутентичность – китаизация не обойдет их стороной. Уже расчищен для застройки небоскребами исторический центр древнего Кашгара, нет больше волшебного лабиринта глиняных улочек, двориков и тупичков. Традиционный быт городских уйгуров, как восточная сказка, очень скоро сохранится только в устных преданиях. Пожалуй, последним оплотом их культуры остается Хотан – самый крупный оазис юга Такла-Макана.

В Хотане не верят в дождь, поэтому такси там – открытые платформы на трех колесах. Запрыгиваешь на ходу и едешь за 1 юань.

Уйгурский дед

        Хотан – это город-базар. В этом убеждаешься сразу же, когда ступаешь на его землю. На каждом квадратном метре здесь идет торговля, в древнем, благородном смысле этого слова. Торгуются все и за все. Торговля – это lingua franca Хотана, здесь так разговаривают. Потому что как иначе оправдать такое количество магазинчиков, ларьков, ларечков, лотков!? Если вы любите Восток, поезжайте в Хотан. Побродите бесцельно по городу, поторгуйтесь без намерения купить, погрузитесь в неповторимую атмосферу, вдохните кружащий голову аромат сказки Шехерезады. Только поторопитесь! Потому что скоро и здесь перекроют кислород.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

Кругом песок. Холмы песка. Поля.

Холмы песка. Нельзя их счесть, измерить.

Верней — моря. Внизу, на дне, земля.

Но в это трудно верить, трудно верить.

Холмы песка. Барханы — имя им.

Пустынный свод небес кружит над ними.

И.Бродский

Пустыня Такла-Макан со спутника

        Что такое пустыня, понятно всем: море песка, уходящие за горизонт барханы или дюны, палящее солнце днем и космический холод ночью, оазисы, верблюды. На самом деле, пустыни могут быть очень разными – глиняными, каменистыми, солончаковыми. (Первая моя пустыня была каменистой, и было четкое ощущение: меня обманули!).
        В этом смысле, Такла-Макан не разочаровывает. Это настоящая песчаная пустыня с детских картинок. Только в это время года солнце не палит здесь нещадно, а по ночам температура падает почти не заметно. Выгоревшее небо, песок мягкого, почти розового цвета и бесконечный покой. Идеальное место на Земле.

Ярданги

        Я не буду здесь рассказывать об истории исследований и раскопок в Такла-Макане, об экспедициях Свена Гедина и Аурелиана Стейна. Почитайте отдельно, это невероятно интересно.

Лагерь в пустыне

        Мы проехали вдоль оазисов юга Такла-Макана и сделали несколько радиалок в пустыню. К большим переходам мы не были готовы и не уходили от дорог дальше, чем на три дня. 3 литра воды в день на человека, плюс необходимое снаряжение и еда. (Мы, кстати, опробовали в пустыне рацион бедуинов: лепешки, финики и вода; отлично работает, рекомендуем). Вес очень ограничивает возможности пеших переходов по пустыне без внешней поддержки. Хотя даже поддержка не гарантирует успеха. В июне 1996 года в Такла-Макане при попытке пешего пересечения Лобнора погиб самый известный и самый романтичный путешественник Китая, Юй Чуньшунь. С вертолета по пути его следования были сделаны заброски с водой. Он не смог дойти до очередной и погиб от теплового удара. Юй Чуньшунь говорил: «Читая книгу или просматривая телепрограмму, можно представить высокие горы или бурные реки, но нельзя пережить и прочувствовать трудности пути, нельзя ощутить бесконечную тоску, которая охватывает тебя, когда посреди пустыни смотришь в безбрежное ночное небо...»

        Такла-Макан замечателен тем, что географические и археологические открытия возможны здесь даже в непосредственной близости от цивилизации. Песок постоянно движется. Рельеф меняется. Там, где вчера были барханы, сегодня может обнажиться ярданг. Если повезет, именно к твоему приходу могут обнажиться развалины древнего храма или поселения: на территории Таримской впадины, вдоль некогда полноводных рек, издревле жили люди, сменилось несколько цивилизаций. Крупной археологической находкой недавнего прошлого стали мумии Лоуланя – прекрасно сохранившиеся погребения возрастом более 4 тысяч лет. Много позже здесь проходил Великий Шелковый Путь, в оазисах, по берегам веселых рек, кипела торговля.

Эффективный способ задержать постоянно движущийся песок – тростниковые «сетки» и изгороди. Но и они требуют постоянного поддержания – за несколько лет без внимания, эта дорога будет полностью погребена пустыней.

        Полоса оазисов и сейчас проходит вдоль южного края Такла-Макана, это хорошо видно на
снимке из космоса. Но пустынные реки постоянно меняют свой путь, имеют множество русел. Люди отступают вместе с водой, оставляя свои селения. Если двинуться вдоль старого русла – кто знает, какие тайны могут приоткрыть пески? Поверьте, это огромное искушение, неизвестностью и возможностями, чувство, что вот-вот и именно ты можешь совершить великое открытие. Где ещё на свете такое возможно?

Золото на голубом. Вдоль старого русла реки Черчен-дарья по-прежнему растут деревья – где-то на небольших глубинах есть вода.

        Нужно пояснить, что «черная археология» - очень серьезное преступление в Китае. За незаконные раскопки можно получить и высшую меру. Все экспедиции, ведущие сейчас масштабные исследования в пустыне, - китайские. Китай страшно зол на Аурелиана Стейна, вывезшего из страны редчайшие манускрипты и артефакты, и не желает более отдавать ни свое национальное достояние, ни даже честь его открытия чужакам. (Местные жители, уйгуры, все-таки занимаются «черным копательством», большинство найденных учеными сайтов уже оказываются разграбленными. Часто тех же уйгуров нанимают и в качестве гидов для археологических экспедиций). Разумеется, ни о каких раскопках с нашей стороны не могло идти речи. Мы могли только надеяться, что песок сам откроет нам сокрытое под ним.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        Итак, изучив карты и источники (об используемой нами системе навигации, позволяющей нам двигаться оптимально в местах, на которые не существует путеводителей и достоверных карт, мы ещё напишем) и выбрав наиболее перспективные места для радиалок, мы двинулись вдоль колоритных оазисов юга Такла-Макана.

Фрагменты керамики с орнаментами

        Надо сразу сказать, в двух из трех случаев попадание было стопроцентным. А один раз мы просто отлично погуляли по пустыне. Мало есть мест на земле, где так замечательно очищается от сора голова – остаются только ключевые вещи, в которые веришь там безоговорочно. Об этом писал Экзюпери в «Письме к заложнику». И невероятное чувство свободы и покоя.
 
        Вдоль русла Черчен-дарьи мы обнаружили только интересной формы ярданги, которые вполне могли скрывать и строения. Позже, уже в окрестностях Хотана, мы нашли вот такое:

«Распечатанный» вход в строение, скрытое под слоем плотного песка. Вход только обозначен, видна кладка, внутренности засыпаны песком и требуют раскопок.

С другого ракурса это обычный ярданг.

        Без опыта и возможности попробовать лопаткой «на зуб» догадаться, что именно в этом ярданге может скрываться строение – невозможно. Таких холмов и ярдангов по пустыне тысячи и тысячи, поверьте. Подавляющее большинство из них имеют полностью природное происхождение.
        В нескольких километрах от этого места находится древний храм, относительно хорошо сохранившийся, из которого рачительные китайцы сделали туристическую достопримечательность: обнесли территорию забором, устроили деревянные смотровые мостки по периметру. Китайские ученые считают, что это буддийский храм Равак, построенный около 150 года н.э., то есть во времена династии Хань (206 г. до н.э. – 220 г. н.э.), хотя найденные в храме предметы датируются, в основном, эпохой Южной и Северной династий (420-589 г. н.э.). В центре возвышается ступа (наполовину занесенная песком), окруженная квадратным ограждением.

Древний буддийский храм в окрестностях Хотана

        Кроме кургана здесь же, в окрестностях Хотана, а также недалеко от Черчена мы встретили целые россыпи осколков керамики. Встречается она, в основном, поблизости от такыров (плотная песчаная или глиняная поверхность в местах, где некогда была вода), бывает и на участках плотного песка. Сама пустыня здесь выталкивает небольшие предметы на поверхность. К сожалению, крупные фрагменты, если такие и встречаются, раскалываются уже на поверхности под воздействием температур.

Фрагменты одного керамического изделия

Верхняя кромка глиняного горшка

Встречаются целые «поля» разнообразных осколков – разных по качеству глины, по толщине, цвету и способу обработки, с фрагментами орнаментов. Возможно, разных и по возрасту. Плотность их может быть более десятка на квадратный метр!

        Фотографии сняты в разных местах, на расстоянии нескольких сотен километров друг от друга. Эти выходы встречаются неожиданно и на довольно обширных территориях, их поиск – невероятно увлекательное занятие, только ограниченный запас воды может заставить уйти из пустыни.
 
        Кроме керамики, в редких случаях можно обнаружить металлические изделия – чаще всего медные, покрытые толстым слоем патины – фрагменты пряжек, китайские монеты с квадратным отверстием, просто кусочки меди – они очень заметны на поверхности благодаря своему цвету.

Медная ложка

        Даже такие невинные фотопоиски занятие в Китае довольно стремное. Тебя всегда могут заподозрить в попытке вывоза чего-то особо ценного. На одном из сайтов, где мы увлеченно рассматривали найденные фрагменты, на нас вышел караван из трех верблюдов с одним погонщиком. Он явно пришел за нами по нашим следам – замести их в песчаной пустыне невозможно. Погонщик осмотрел нас крайне подозрительно, и мы, в принципе, были уже готовы к тому, что нас попросят проследовать за ним на спинах специально для того оседланных верблюдов, но этого почему-то не произошло. Возможно, у него не было полномочий на задержание иностранцев. Погонщик был уйгуром, единственным языком, на котором мы могли общаться, был китайский, на котором и ему и нам было крайне затруднительно общаться на сложные темы. 

Страж сокровищ пустыни

        - Ну, мы пошли, до свиданья! – радостно помахали мы руками уйгуру и бодро зашагали в дюны. Долгие допросы и разбирательства совсем не входили в наши планы.
Караван постоял немного и неспешно тронулся параллельным нашему курсом. Даже самый медленная поступь верблюда куда быстрее самого быстрого шага человека в пустыне, вскоре караван сильно нас обогнал. Тогда мы резко поменяли курс и скрылись за ближайшим барханом.         Минут через 10 верблюды и их погонщик торжественно прошли по кромке бархана ровно впереди по нашему курсу. Мы виляли раза три, и каждый раз натыкались на верблюдов. Непонятная и довольно неприятная ситуация. Мы дотянули до темноты и, прошагав несколько часов при свете луны по навигатору, вышли на трассу, благо она была не так далеко.
        Думаю, мы ещё вернемся!

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

Путеводный клубок нашей истории повернул на юг, и, вопреки действию силы тяжести, покатился вверх, в горы. Воздух стал прохладнее и прозрачнее, пустыня вокруг опушилась желтеющей травой. На горизонте нарисовались белые зубчатые пики Кунь-Луня, а на склонах холмов – черные и белые горошинки овец.


Для здешних мест фраза «ноги утопают в пыли» - не фразеологизм, а бытовой факт. Холмы предгорий Кунь-Луня сложены из лёсса – мельчайшей пыли со дна доисторического океана. А сама пыль эта – останки наших прапрапрародителей. Существ, которые жили и умерли в том океане многие миллионы лет назад. «Сколько же их было?!» - прародители заставляют думать о себе непрестанно, потому что лёсс проникает сквозь любые ботинки, гамаши и предохранители.


Навстречу нам пылит по дороге отара овец. Шла, шла и остановилась. Даже грозные окрики идущего сзади пастуха не могут убедить осторожных овечек приблизиться к людям с огромными рюкзаками за спиной.

Зачем вы здесь, чужестранцы? Знаем, знаем, вы хотите съесть наше мясо, а из шерсти наделать носок и дурацких шапок с помпонами!

Мазки зеленой, желтой и синей краски внезапно оживили холмы. Дорога вывела нас к уйгурской деревне.


С зеленой и желтой красками все понятно. А откуда взялась синяя? Это мимо нас прошло стадо коз, и у каждой козы рога и хвост – синие. Так умница-хозяин пометил своих овец, чтобы не нужно было знать всех в лицо.  


Мы шли сюда целый день, и вот уже скоро солнце утонет в доисторической пыли здешнего горизонта. В деревне главное свое сокровище на ночь прячут в хлев – по ночам в холмах воют волки.


Дедушка-уйгур, пропитанный солнцем и пылью, запирает дверь за последней овцой и поворачивается к нам. Восточное гостеприимство борется в нем с желанием пойти смотреть футбол. Ему удается совместить гостеприимство с футболом.


А дорога идет дальше, завтра путеводный клубок снова покатится по лёссу, через холмы, за горизонт, туда, где кончается радуга…

        Мне наши друзья и читатели уже несколько раз предлагали написать статью про наши ноу-хау. Но какие у этнографов ноу-хау? В основном надо уметь правильно ложкой работать, иногда палочками. Однако есть-таки одна штука, которой мы гордимся, и без которой некоторые наши экспедиции вряд ли бы состоялись. Это наша навигационная система (НС). НС - не какая-то технология будущего, разработанная в секретном НИИ. Вся она собирается из одних переработанных пластиковых бутылок  компонентов, которые каждый может купить за небольшие деньги или скачать, хм, бесплатно. Но мы дошли до нее за несколько лет различных экспериментов, и теперь имеем, наконец, очень удобный и функциональный продукт.
 
        Основная задача НС – стратегическая и тактическая навигация в областях, где карты недостоверны или часть карт отсутствует. В НС должна загружаться любая информация о месте, которую удается получить – обзорные карты, топографические карты любого масштаба и происхождения, спутниковые снимки, карты дорог. При этом от НС требуется возможность длительной автономной работы и высокая отказоустойчивость.
 
 НС состоит из:
·  КПК Nokia n810
·  Полевого навигатора Garmin GPSMAP76
·  Маленького ноутбука
·  Нескольких листов распечатанных карт
·  Компаса

Вот наша НС. Как-то так вышло, что на фото вместо компаса оказался англо-тангкульский словарь. Я про него здесь рассказывать не буду. Если вам интересно будет почитать  про местные языки, и про то, как мы ими пользуемся, мы напишем отдельную статью.

        Теперь последовательно о каждом из компонентов НС:
 
КПК Nokia n810, или «таблетка»

На экране таблетки – снимок, скачанный у Google. На снимке – джунгли в районе индийско-бирманской границы, на границе стоит деревня, а с индийской стороны к деревне подходит дорога. С бирманской стороны только джунгли.

        Таблетка - основной прибор для стратегического ориентирования. То есть, если нужно проложить маршрут из пункта А в пункт Б, или наметить места для ночевок, или выбрать один из нескольких путей продолжения маршрута – вся эта работа выполняется с помощью таблетки. В нее загружены все необходимые спутниковые снимки, карты Google (на них часто можно увидеть дороги и населенные пункты, которых не найдешь в атласах), необходимые растровые карты. Все карты и снимки привязаны, в таблетке есть встроенный GPS, что позволяет видеть наше текущее положение на снимках и картах.
 
        Вес устройства – 380 грамм, вес одного аккумулятора – около 25 грамм. Аккумулятора хватает на 5 часов работы. Мы возим с собой до 10 аккумуляторов – достаточно для пары месяцев автонома. Разрешение экрана таблетки – 800х480, уже достаточно для работы со спутниковыми снимками. У новых навигаторов Garmin и Magellan, умеющих работать с растровыми картами, разрешение существенно меньше, не хватает. Устройство вполне надежное, в металлическом корпусе, пока 2 года работает безотказно. Но не может заменить полевой навигатор – время работы от аккумулятора мало, под дождем или снегом таблетка не выживет. Для тактического ориентирования в течение дня мы иногда создаем в таблетке несколько реперных точек и вручную переносим их в полевой навигатор.
 
        Теперь немного о грустном. На таблетке стоит операционная система maemo, усеченный linux. И есть только одна программа работы со снимками – Maemo Mapper. Программа умеет накачивать из интернета во внутренний кэш (через встроенный в таблетку wi-fi) карты и снимки с любого из популярных сервисов: Google, Yandex, VirtualEarth. Это очень удобно, когда нужно скачать небольшой объем данных (тайлов). Скажем, приезжая в город, можно быстро скачать с гугла карту города, и потом легко в городе ориентироваться. Но нам, как правило, требуются значительно большие объемы данных – порядка миллиона тайлов. Столько сама таблетка накачать не в состоянии. К тому же самый полезный сервис, Google, банит на сутки устройство после скачивания около 10000 тайлов. Выход один – накачивать тайлы параллельно на других компьютерах, а затем переносить в таблетку. Задача это непростая – Maemo Mapper хранит кэш в своем собственном формате, и приходится изворачиваться – поднимать на ноутбуке специальный сервер, который умеет выдавать данные по тому же протоколу, что и Google. И далее по wi-fi накачивать с ноутбука в таблетку карты и снимки на ближайший участок автонома. Растровые карты приходится преобразовывать в тайлы, и закачивать в таблетку тем же способом.
 
        Согласитесь, немного неудобно. Учитывая, что в программе Maemo Mapper есть ошибка, и после закачки на лист двушки приходится около 25 битых тайлов, которые потом нужно править руками, неудобство перерастает в легкий геморрой. После закачки система работает стабильно, не сбоит, не падает, ошибок не выдает. В таблетку же загружены все книги, путеводители, цитаты из блогов, нужные на маршруте. Туда же идеально поместились бы и словари-переводчики, но я с ними до сих пор не разобрался, и по старинке пользуюсь бумажными.
 
        Я думаю, на сегодня уже появились другие устройства, которые имеют функциональность, не меньшую, чем Nokia n810, и на которые проще портировать снимки и карты. Что критично:
·  Небольшой вес (таблетка – 380гр)
·  Время работы от батарей на единицу веса батареи (таблетка – 5гр на час работы)
·  Размер и разрешение экрана (таблетка – 4,5 дюйма, 800х480 точек)
·  Надежность
·  GPS
·  Наличие программ для работы с привязанными картами и снимками
·  Наличие памяти для хранения – от 8Gb.
В таблетке мы пользуемся также файл-менеджером, браузером, skype, pdf-читалкой, но все это хозяйство, мне кажется, есть уже даже на телефонах за 1000рублей.
 
        Если знаете подходящее устройство – давайте его обсудим!
 
Навигатор Garmin GPSMAP76

На экране навигатора – Великий Поворот Брахмапутры, точка, где в Брахмапутру впадает река По Цангпо.

        Этот прибор достался мне в середине 2006 года. На мой взгляд, до сих пор это лучший прибор для полевой навигации. Считаю, что он лучше 60-й серии, именно из-за верхнего расположения кнопок. Им удобно управлять в перчатках, в варежках, можно хоть носом кнопки нажимать! Ему все равно, какая погода на улице, все равно, в какой грязи и сырости вы его содержите. Однажды в Индии Рома Грузов въехал на мотоцикле в бетонный блок. Мотоцикл пополам, Рома в больнице, а навигатор сорвался с руля, перелетел через блок и остался цел. Пришлось только ему немного стекло пошлифовать. Короче говоря, он за пять лет ни разу не подвел.
 
        Что мы грузим в навигатор? Если есть карты для Garmin – грузим их. Но это редкость для наших районов. Грузим актуальные точки и треки основных рек и дорог, подготовленные в Google Earth или SAS Planet. Обязательно грузим линии уровня. К счастью, в наше время это несложная процедура. Уже не нужно, как в старину, вручную (пардон, в полуавтоматическом режиме) векторизовать отсканированные карты Генштаба. Времена каторжного труда минули! Существует стандартная модель рельефа (SRTM) на всю Землю, из которой для нужного квадрата мы и делает карту для Garmin (см. фото).
 
        Еще один хинт, который мы иногда используем. Если у вас есть распечатанный лист карты Генштаба масштаба 1 или 2км, то очень удобно загрузить в навигатор километровую сетку с этого листа. Линии сетки обводятся в любой программе, которая умеет работать с привязанными картами, а затем экспортируются как трек. Трек грузится в навигатор. Теперь, даже если у вас больше ничего в прибор не загружено, вы сможете очень быстро определять свое положение на бумажной карте – по относительному расположению линий сетки. По опыту, это увеличивает и точность и скорость ориентирования.
 
Ноутбук

Экран Arcview с мозаикой топокарт-двухкилометровок

        Ноутбук годится любой, желательно полегче и с возможно большим временем автономной работы. Обычно мы обходимся вовсе без него – дома загружаем все необходимое в таблетку и навигатор. Но сейчас путешествие получается слишком долгим, и заранее точно не скажешь, какие данные нам будут нужны. К тому же, написание этих текстов стало возможным тоже благодаря ему.
На ноутбуке хранится полная навигационная база карт и снимков, накачанная за последние полтора года.
 
На нем установлены следующие навигационные программы:
·  SAS Planet (все снимки и карты Google хранятся в ее кэше. В ней строятся точки и треки для навигатора, когда нет интернета)
·  Google Earth (в ней строятся точки и треки для навигатора, когда есть интернет)
·  ArcView (в ней мы склеили все 2км карты в мозаику (см.фото), и имеет одну привязанную 2км карту на весь район)
·  OSGeo4W (сервер для закачки тайлов в таблетку)
·  OZI Explorer (загрузка и выгрузка точек и треков навигатора)
 
Бумажные карты
Основная функция бумажных карт – обзорная. Иногда хочется помедитировать над всем районом целиком, а не только над кусочком, который видно на экране таблетки. Печатать стараемся по минимуму и только мелкие карты. Крупные карты не только тяжело нести, но, кроме того, когда их находят у вас уполномоченные лица, они не одобряют. Иногда все-таки имеем листок-другой А4 крупных карт – если известно, что именно этот участок будет очень плотно использоваться.
 
Компас
Компас достается очень редко, потому что есть навигатор. Пожалуй, только в местности, где мало ориентиров, и надо все время сверять направление движения – тогда для экономии батареек навигатора используем компас. Есть у компаса еще одна функция, резервная. Если навигатор прикажет долго жить, компас нас спасет.
 
…
 
Вот, пожалуй, и все, что я могу рассказать про нашу НС. Для того, чтобы вся система работала как часы, очень много сделал и продолжает делать наш друг Саша Маниша, за что ему спасибо огромное! И страшно жалко, что у него не вышло поехать с нами.
 
Давайте в комментариях к этой статье обсудим, какие недостатки есть у нашей НС, и чего в ней не хватает. Тема очень интересная, а Маршруты.ру, мне кажется, идеальная площадка для такого обсуждения.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

Индия приключилась с нами внезапно, как понос, хотя мы знали, на что летим. Слишком привыкли к Китаю за последние три месяца. Чтобы сэкономить на авиабилетах, мы выбрали самый дешевый рейс из китайского Урумчи в Индию. В полном соответствии с извращенной логикой авиаперевозок он оказался в самый южный и самый дальний от Китая город – Ченнай (бывш. Мадрас).

Здесь все не так, все не как у людей. Мы привыкли жить в далекой от моря пустыне, а попали в тропики на берегу океана. С севера на юг. Из неторопливого Синдзяня в сверкающую культурную столицу Индии. Надеваем плавки и галстук-бабочку – по вечерам мы будем выходить в свет, а по утрам купаться в океане!

Центральная улица Ченная – Анна Салай. Грузчик-кули спит в велоприцепе – это его дом.

Океанская набережная, бунгало индивидуальной застройки.

 

Берег Индийского океана, городской пляж Ченная. Рыбацкая хижина-времянка, вокруг лежат сети. Пляж Ченная – второй по величине в мире, но купаться там запрешено, и за этим следит полиция. Дело в том, что вдоль берега проходит сильнейшее течение, которое может утащить пловца в океан.

Табличка при входе в наш отель. Заметьте – ни одного иероглифа, надпись сделана на хорошем индийском английском. В гостинице Broadlands нет интернета, горячей воды и стекол в окнах. Зато мы живем на крыше настоящего дворца колониальной эпохи. Когда мы заселялись, на ресепшн пришла испанка и сказала «У меня в номере упал потолок». «Какой еще потолок?» - нахмурившись, спросил усатый индус за стойкой. «Весь потолок», - просто сказала девушка. «Так, так, будем посмотреть», - ответил индус и продолжил с нами.

Потолок упал неспроста. В Ченнае идут проливные дожди. Из окна нашего пентхауза видно озеро на месте площади. Также хорошо виден типичный городской квартал Ченная – яркий, цветастый, покрытый гидрофильным грибком.

Улицы города ушли под воду, правда, неглубоко. Вода непрозрачная, насыщенная разноцветным мусором и неповторимым запахом самбара.

Чем шире улица, тем больше на ней воды – это же очевидно! Уже и мы, как этот индус, отбросив сомнения и ненужные здесь кроссовки, бродим босиком по улицам культурной столицы Индии. Приобщаемся к древней культуре.

Именно к культуре! Потому что Индию от Китая отличает не только грязь и нежелание индусов работать. Здесь не найти квадратного метра, где не было бы посвящения тому или иному божеству. Индус-атеист – невероятное сочетание. Индус всегда найдет уголок, заботливо выведет узор из рисовой муки, зажжет свечку – а потом можно и не работать.

 

В южных провинциях Индии разнообразие кумиров особенно велико. И у каждого есть свои поклонники.

Мы тоже нашли себе одного кумира – это тамильский кофе. В Китае кофе почти не пьют, нам его там очень не хватало. Сами китайцы говорят, что кофе – слишком крепкий для них напиток, и предпочитают холодные кофейные напитки с синтетическим желе, сильно разбавленные. Редкостная мерзость! Тамильцы (жители Тамил-Наду и особенно его столицы, Ченная) кофе обожают. На фото – традиционный способ подачи кофе в Тамил-Наду. Сначала в кофе нужно добавить сахар, не опуская туда ложку. Затем кофе надлежит переливать из стаканчика в поддон и обратно, пока сахар не перемешается, а кофе не охладится до нужной температуры. Почему же не делать того же ложкой? Это оскверняет кофе! Древняя культура, что вы хотели.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

;

        Южная Индия после китайской пустыни – как перезагрузка, рождение в новую реальность. У Индии с Китаем нет ничего общего, кроме 3,5 тысяч километров границы, и той спорной. С равным успехом эти антиподы могли бы ходить на головах. Все, что важно китайцу – порядок, принадлежность к общине и гордость за государство, статус – все эти сверкающие лексусы и айфоны последней модели – в Индии не имеют значения и не имеют места. Кажется, мы обречены здесь на биполярность и бесконечные сравнения.

Улицы культурной столицы

        Индии поначалу кажется невероятно, слишком много. Некуда укрыться от мусора, шума, от бесконечных гудков и бесконечных людей. Трудно влиться в левостороннее движение, трудно смотреть одновременно и под ноги, чтобы не вступить в очередную груду «самбара», как эвфемистически окрестили мы окружающее, и не попасть под колеса очередного верткого тук-тука.

Желтые тук-туки – недорогие трехколесные такси – визитная карточка Индии.

 

Буйволов и сейчас ещё можно встретить даже в центре индийских мегаполисов

 

        На второй день ты уже знаешь, где варят отличный кофе, что печенье в стеклянных банках стоит полторы рупии штука, а за 40 рупий можно позавтракать хрустящей луковой доси – лепешкой из рисовой муки. Люди становятся привычными, запах гниющей рыбы на рыбацком пляже становится запахом моря.

Бело-голубое колониальная роскошь

        На третий день ты поселяешься в разваливающемся колониальном дворце, в пентхаусе с окнами на все четыре стороны. Стоит он, как самый дешевый номер китайской привокзальной бингуани. И пара дней, которые предстоит здесь прожить, кажутся вечностью – прохладной вечностью в тропическом раю.
 
        В полпятого утра в соседнем дворце включается громкоговоритель. Муэдзин призывает правоверных к молитве. Соседний дворец оказывается мечетью, а наш квартал Ченная – мусульманским. И вот уже включаются один за другим следующие громкоговорители. За ними вступают колокольчики шиваитского мандира. Mother India просыпается.

Свадебный кадиллак

        От Англии Мадрасу в наследство остались не только приходящие в изысканный упадок колониальные здания, офицерский клуб и левостороннее движение, но и удивительный, причудливый в конструкциях и цветастый в оборотах английский язык. Он тешит слух и услаждает глаз после долгих месяцев китайских головоломок. Sir, Madam – обращаются к вам вежливые продавцы и шоферы. Sister, Brother – кричат сверстники. Самые простые люди величают вас тётушкой и дядюшкой – Auntie и Oncle, и это страшно приятно!

        Здесь нет панибратства и понятие личного пространства очень уважается – нищие не хватают за одежду, никто не будет хлопать вас по плечу, и обращаются всегда крайне деликатно.

        В Индии – невероятная англоязычная пресса. Открытая, разнообразная, острая на язык, с журналистскими расследованиями и авторскими колонками. В каждом штате можно найти не менее 5 различных местных изданий, газет и журналов, и среди них непременно будет парочка таких, что их с удовольствием, как хорошую литературу, прочитываешь за утренним кофе.

        Брадобреи здесь многофункциональны: после срижки и бритья вам сделают ещё и потрясающий массаж головы. Зато в Тамил-Наду как класс отсутствуют женские салоны, стригутся только мужчины (и это крайне облегчило мне объяснения с парикмахером – вопрос всего один: сколько сантиметров?) Тамильцы – люди консервативные. Женщины носят косы до пояса, а то и до колен, обязательное сари – магазины модной европейской одежды очень редки.

Женщина Тамил-Наду

        Кроме того, здесь как класса нет стиральных машин. Даже в хороших отелях прачки ходят на озеро и стучат бельем об камни. Простыни, бывает, и отстирываются. Но хрупкие достижения человечества в виде мембран и термобелья приходится стирать вручную шампунем.

        Ещё в Индии нет общественных туалетов – великого достижения Китая. Посему едущие утренним поездом могут наблюдать милую картину: вдоль дороги, задом к поезду сидят люди, общаются, читают утренние газеты. Объясняется это просто: железная дорога – предприятие государственное, а всюду вокруг – частная земля, там не посидишь...

        Mother India! 

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Чего у индусов не отнять никогда – это участия к сирым и убогим. Пожилой джентльмен, у которого мы спросили на форуме, где лучше недорого пожить в Ченнае, звонил нам в гостиницу через 20 минут после нашего там появления.
«У меня есть для вас программа, в Ченнае есть многое, что стоит посмотреть. Сегодня днем мы едем в музей Южных Штатов, а вечером отправляемся на танцы». Мы еще не видели друг друга вживую, лишь обменялись в интернете несколькими сообщениями. Mother India!

        Суру заехал за нами в гостиницу, оглядел критически сначала Наташу, потом меня. Наташа прошла тест, а у меня Суру спросил: «Есть у тебя рубашка с воротником?» У меня не было. Но футболка на мне была чистая и даже не линялая. «Нужен воротничок. И возьмите с собой длинные штаны». Объяснять он ничего не стал, только загадочно сверкнул очками…

Суру и Наташа

        День прошел здорово – Суру много знал и много рассказывал про свою страну и свой штат. Когда стемнело, Суру подвез нас к магазину одежды. «Тебе нужна рубашка с воротничком», заявил он очень убедительно. Я терялся в догадках, но купил простенькое поло в полоску. Мы снова сели в машину и двинулись в центр Ченная. Остановились у огромных ворот, за которыми угадывался сад, а в нем – здание с колоннами. На воротах золотыми буквами была набрана надпись «Cosmopolitan club».

Парадная лестница клуба и бюст его первого председателя. Взято с сайта клуба http://www.cosmoclubchennai.com/. Нас в клубе просили не фотографировать…

Библиотека клуба. Взято с сайта клуба http://www.cosmoclubchennai.com/.

        На фейс-контроле Суру показал свой членский билет. Легкая гримаса пренебрежения посетила лицо привратника при виде моих видавших виды штанов, но воротничок был на месте, и нас впустили внутрь. Cosmopolitan club – старейший клуб Мадраса, основан в 1873 году английскими офицерами. Этакий заповедник ушедшего колониального шарма. Английских офицеров давно нет в Мадрасе, теперь члены клуба – состоятельные индусы, и к традиционным развлечениям вроде казино, ресторана и курительного салона добавилось новое. Сегодня в клубе будет исполняться бхаратанатьям – древнейший в мире театр-танец, ровесник Ведам. Смотрите!  

        Я, может быть, перегнул палку с количеством фотографий, но там, в клубе, эту танцовщицу можно было разглядывать бесконечно, как живой калейдоскоп. Только потом от Суру мы узнали, что каждое движение танца – это фраза рассказа. Человек, знакомый с языком бхаратанатьяма, не только смотрит на совершенные движения девушки (и совершенные формы, хо-хо!), но и слушает одну из ведических саг – о Раме, Кришне или Арджуне. В языке танца жест натягивания лука обозначает агрессию, ожерелье – влюбленность, глаза и кисти вниз – входит женщина. «Правда», - добавил Суру, - «эта девушка находится еще только в начале пути к истинному мастерству. Настоящий мастер способен изобразить шторм и тонущий корабль одними глазами».

        После танца Суру потащил нас в ресторан клуба и до отвала накормил. А потом еще заставил съесть какое-то особенное индийское мороженое, не требующее холодильника. Когда я достал кошелек, чтобы заплатить за ужин, Суру рассмеялся, и официанты вместе с ним. «Здесь, сказал он, деньги не имеют цены. Только моя подпись!» И подписал чек, не дав нам даже взглянуть на сумму.  

(c) Александр Сельвачев

Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        На дальнем северо-востоке Индии, отделенные от «большой земли» печальной страной Бангладеш и связанные с матерью Индией только тоненькой пуповиной силигурского коридора (21 км в самом узком месте), живут своей отдельной и во многом не похожей на индийскую жизнью семь сестёр – семь национальных штатов: Аруначал-Прадеш, Ассам, Манипур, Мегалая, Мизорам, Нагаленд и Трипура.

Северо-Восточная Индия

7 сестёр

        Эти штаты – совсем другая, незнакомая любителям йоги, пляжного Гоа и ашрамов, Индия. Небольшие по площади (7% от общей площади Индии) и населению (около 4%), они даже в пестрой Индии выделяются многообразием культур и лиц.

        Ассам, лежащий в долине Брахмапутры и населенный бенгальцами и ассамцами, индуистами по вероисповеданию, служит хорошим шлюзом для приезжающего на Северо-Восток. Яркая зелень рисовых полей, яркие сари ассамских женщин, собирающих чайные листья на обширных плантациях, лежащие в воде буйволы, бойкие рынки Гаухати, столицы штата: многое напоминает здесь Бенгал и центральные области Индии.

В полях Ассама

Фигуры грозной Кали, сваленные после празднования на берегу Брахмапутры в Гаухати

Средняя ширина Брахмапутры в Ассаме – два километра. Трудно представить себе, что в 400 километрах выше по течению эту реку можно форсировать по тросу

        Штаты, окружающие Ассам, издревле были независимыми территориями и княжествами, населенными многочисленными и разнообразными племенами, говорящими на сотне различных тибето-бирманских и австроазиатских языков и имевшими собственных богов. Они были объединены и присоединены к Индии относительно недавно – в период Британской Индии.

        После раздела колонии в 1947 году возникло два независимых государства – Индийский Союз и Доминион Пакистана. Северо-Восток вошел в состав Индийского Союза и представлял собой на тот момент фактически один штат – Ассам; он покрывал территории нынешнего Ассама, Мегалаи, Мизорама, Нагаленда и Аруначала. В 1949, когда туземные княжества Манипур и Трипура были присоединены к Индии, их тоже включили в штат Ассам.

        С момента раздела началась борьба многочисленных народностей Северо-Востока за самоопределение, приведшая к образованию семи отдельных штатов, и непрекращающаяся и по сей день. Штаты Семи Сестер – чемпионы демократической Индии по количеству повстанческих формирований и националистических организаций, легальных и запрещенных, военизированных и мирных. Борьба ведется разными методами, самый популярный из которых, пожалуй – забастовка с перекрытием дороги, bandh. Иногда он может затягиваться настолько, что превращается в экономическую блокаду. Рекордная блокада в воинственном Манипуре продлилась 4 месяца!

Объявление о забастовке, организованной двумя политическими группами народности ниши в штате Аруначал Прадеш с требованием «немедленной отставки Губернатора штата Джарбома Гамлина по обвинению в бездействии и предательстве в отношении населения Ниши в вопросе с Толумом (президент NES) и газетой Deccan Chronicle”. Перекрываются дороги в районах проживания ниши. Пропускаются только машины полиции, магистрата, скорой помощи, молочники и водовозы, а также средства массовой информации.

31 октября Гамлин действительно подал в отставку.

        Самое удивительное, что племена Северо-Востока, уже более 60 лет входящие в состав Индии, массово принявшие в 20-м веке христианство (в Нагаленде, Мизораме и Мегалае христиане сейчас составляют большинство, в Манипуре и Аруначале их процент очень высок), выучившие государственный английский язык, усвоившие методы современной политической борьбы, до сих пор во многом сохранили свой уклад жизни, строят традиционные дома из бамбука, плетут корзины, занимаются подсечно-огневым земледелием, носят традиционную одежду и украшения.

Портреты женщин-апатани. (Фотографии Don Bosco Museum of Indigenous Cultures, Шиллонг)

Деревня бори в штате Аруначал Прадеш. Фото RATT, 2008.

        Рекламные проспекты называют штаты Семи Сестер неизведанным раем, краем, где по просторам первобытных холмов и джунглей вольно бродят стада диких носорогов и тигров, татуированные воины бьют в экстазе в гигантские барабаны из стволов дерева и восходящее солнце красит нежным светом стены древних Гималаев, встающие из-за густых лесов. Обычно такие обещания нужно переводить с языка аллегорий и делить на сто. В нетронутом раю будут заботливо раскинуты палатки с кока-колой, носорога вам покажут из окна джипа, воины, отработав свое представление, оденут джинсы и пойдут пить пиво в бар. Печально, но факт: по большей части, турист именно этого и ожидает. Безопасные треки по размеченным дорожкам национальных парков, потемкинские деревни с сувенирами, адаптированная к европейским вкусам еда.

        Так вот, на Северо-Востоке потемкинские деревни туризма только начали создаваться, и протоптана всего пара троп. Даже в Гаухати, столице Ассама, вероятность встретить на улице европейца пока ещё не очень велика. В январе 2011 года правительство Индии на год сняло требование о необходимости получения пермитов для посещения штатов Нагаленд, Манипур и Мизорам. В этом январе беспермитный режим для этих штатов продлили. Поток туристов значительно вырос.

        Аруначал Прадеш сейчас остается единственным штатом Северо-Востока, для посещения которого требуется пермит с указанием пунктов посещения. И, пожалуй, он остается самым интересным для исследований районом.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Наш путь в Аруначал Прадеш лежал через город Гуахати, столицу штата Ассам. Обычно именно оттуда начинаются все дороги по северо-восточным штатам Индии. В Гуахати мы остановились в доме католической миссии Дона Боско. С директором миссии отцом Джонсоном мы познакомились во время самого масштабного индийского праздника, Дивали. Дело было так.

        …Вся Индия была затянута едким дымом. Тут и там слышались взрывы и отчаянные вопли. В свете вспышек и догорающих искр проносились люди с выпученными глазами, бешено махали руками и хрипло орали «Happy Diwali!» В аэропорту Гуахати я купил газету City Express.


        Половина заголовков первой полосы была так или иначе связана с Дивали. «Дождь подрывает продажи пиротехники» - гласил самый большой заголовок. Рядом была размещена картинка с собакой под зонтиком и заголовок поменьше гласил: «Собаки счастливы в этот Дивали». В статье говорилось, что обычно много собак погибает и остается калеками в праздник Дивали, потому что празднующие обожают кидать в собак петарды и привязывать к ним ракеты. Но, благодаря непрекращающемуся дождю, сейчас на улицах меньше любителей взрывов и собак.

        Нам дождь не помог – первым делом я получил петарду в спину от мило улыбавшейся девочки лет восьми. Мы еще не начали праздновать, а уже хотелось от праздника отдохнуть. И тут, о чудо, в наше такси втиснулся католический священник и спросил, можем ли мы вместе доехать до города. Вот наше спасение! Отец Джонсон оказался не только священником, но и директором миссии Дона Боско. Дом миссии находился в тихом респектабельном районе Гуахати, и был окружен стильными особняками богатых ассамцев. Да и сам дом миссии не уступал им по внешнему виду и внутреннему комфорту. Мы с благодарностью приняли приглашение отца Джонсона разделить с ним кров и скромную трапезу. Уж здесь-то пулять не будут, не язычники чай, добрые христиане!

        Мы еще толком не пришли в себя после превосходного ужина, когда у нас в комнате зазвонил телефон. «Отец Джонсон просит вас подняться на крышу здания миссии. Сегодня у нас там будет нечто особенное!» Верхний ярус двухуровневой крыши миссии был заставлен коробками с пиротехникой. «Happy Diwali!» - приветствовали нас сотрудники миссии, и, без лишних предисловий, сунули в руки по коробке петард.

На перилах верхнего яруса крыши были расставлены горящие свечки. Зажигаешь фитиль петарды и кидаешь целую связку петард вниз, на нижний ярус крыши. Там тоже мечутся в дыму какие-то люди, празднуют. Но докинуть до верху, видимо, не могут.

Пиротехника в Индии дешевая и дрянная. Одно из главных развлечений Дивали – игра «успеешь-не успеешь». Фитиль бомбочки или ракеты поджигается от свечки, затем бомбочка отбрасывается в сторону. Часто они рвутся в руках, как ракета у этого мальчика. После двух проигрышей я решил выйти из игры.

Весь праздник на краю нижнего яруса крыши стояла женщина и держала за руки двух малолетних детей. Рядом с ней рвались бомбы и снаряды, но она пришла на главный праздник года, и не собиралась сдаваться.

        Ближе к полуночи на крышу поднялся отец Джонсон и попытался урезонить гуляющих. «Празник закончен, друзья мои. Пора спать, помните про утреннюю молитву!» Как раз в этот момент раздался торжествующий вопль завхоза миссии – он докопался до огромной батареи ракет, которую никак не мог найти. Отец Джонсон помедлил, сказал «Хм!», а потом сказал «Я должен поджечь фитиль у этой штуки!» Ему с радостью уступили эту честь, тем более что на прямоугольной упаковке не было указано, с какой из четырех сторон полетят ракеты. Отец Джонсон понял это позже других, долго крутил в руках здоровенную коробку, потом спросил меня, что я думаю. Я тоже не знал. Отец Джонсон с тяжелым вздохом взял под мышку «свой крест», медленно спустился на нижнюю крышу, перекрестился, зажег фитиль и быстро отбежал к стене. Если бы снаряды полетели сбоку, мы бы наблюдали саморасстрел отца Джонсона. Снаряды полетели вверх.

        Утром за завтраком я спросил отца Джонсона, много ли трупов по моргам и увечных по больницах бывает после светлого праздника. Он улыбнулся по-отечески и сказал: «Что ты! Совсем немного. Все же стараются быть аккуратными с пиротехникой, знают, что в эту ночь в больницах нет врачей – все на празднике».

(c) Александр Сельвачев

Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Что вы знаете про индийский штат Аруначал Прадеш? Ничего? Ничего не знали до статьи Наташи про «Семь Сестер»? Читали в Википедии? Читали про наши прошлые экспедиции? Если собрать все это вместе, все равно получится немного. Другое дело – Тибет! Оооо…

        Почему же мы ездим в Аруначал из года в год, хотя мир так велик!? Я попробую в одной короткой статье собрать все то, что привлекает меня в этом районе. Показать изюм лицом, если можно так выразиться.

***

        Если бы меня попросили описать Аруначал Прадеш одним словом, то это было бы слово «заповедник». Заповедник природный и заповедник культурный. Абсолютно уникальный и в том и в другом отношении, и при этом почти не нарушенный цивилизацией.

Многоярусные джунгли Аруначала

        Природная уникальность Аруначала обусловлена его географическим положением. Тибетское высокогорное плато круто обрывается серией острых как бритва хребтов до равнин Ассама, почти до уровня моря. Об эту колоссальную стену, увенчанную Гималайским хребтом, каждый год спотыкается идущий с Индийского океана муссон, и весь выливается в джунгли Аруначала. Дождевые леса Аруначала – одно из самых влажных мест на Земле, годовой уровень осадков достигает там 12000 мм. Если Вы хотите увидеть настоящие джунгли, приезжайте сюда в июле, в разгар муссона. Будет по-настоящему мокро. В Аруначале благодаря исключительной труднопроходимости местности до сих пор сохранились большие массивы девственного четырехъярусного дождевого леса, так называемые первичные джунгли. Подобные леса можно увидеть лишь глубоко в амазонской сельве и на Ириан-Джайя, индонезийской части острова Папуа.

Водопады в Аруначале буквально на каждом шагу. Воды в штате хватает, и в отвесных склонах недостатка нет. Фото RATT, 2008.

        Верхний ярус джунглей Аруначала занимают благородные холлонги (Dipterocarpus macrocarpus) – прекрасные стройные деревья с вертикальными плоскими корнями. Уровнем ниже расправляют навстречу солнцу листья-паруса банановые деревья. Повсюду – на земле, на камнях, на деревьях можно видеть зеленые бульбы и цветы орхидей – здесь их несметное количество видов, и каждый год находятся новые, неизвестные науке. Если подняться выше в горы, холлонги сменятся гигантскими рододендронами. Они не похожи на наши садовые рододендроны, они похожи на толкиеновских онтов. Мощные и гибкие, до 20 метров высотой, с тонкой кожей, которая на ощупь остается прохладной в любую жару. Знаменитый английский ботаник Кингдон Ворд считал, что нигде в мире больше не найти такого разнообразия рододендронов.

Тагинский охотник демонстрирует череп убитого им тигра. Фото RATT, 2008.

        В лесах Аруначала живут дикие слоны, носороги, тигры, леопарды, ящеры, лающие олени, птицы-носороги, гигантские летяги. Кого-то из них можно увидеть, кого-то – даже попробовать, если местные пригласят вас разделить с ними трапезу после успешной охоты. Они сядут в прокопченной бамбуковой хижине вокруг очага, будут пить апонгi, рвать зубами вареную оленью шкуру и закусывать ее аруначальским чили – самым острым перцем в миреii. Многие из этих охотников слабо представляют, что такое деньги, основа основ современного общества. Они используют деньги раз в году, когда нужно купить новое дауiii или наконечники для стрел. Вы смотрите BBC и National Geographic и думаете, что таких людей на Земле полно? Попробуйте найти…

Очаг в доме бори. На бамбуковый пол намазан толстый слой глины, а на ней горит костер. На костре стоит котел с рисом, на котле крышка – сложенный банановый лист. Фото RATT, 2008.

        Культурная уникальность Аруначала - не только в племенах охотников, поклоняющихся Солнцу и Луне. С незапамятных времен бок о бок с ними живут буддисты - племена мемба и монпа. Эти люди смуглые и коренастые, похожие на тибетцев. Но не тибетцы. Они пришли из Тибета во времена первых тибетских царей, и долго варились в собственном соку. С охотниками-анимистами они не смешались, в Тибет не вернулись. Создали свою культуру паломничеств и развили искусство изготовления ядов. По всему Аруначалу ходят истории про отравителей-мемба, которые потчуют гостя, а через несколько дней он умирает в страшных муках. Мембы же при помощи магии все достоинства отравленного забирают себе.

Бабушка-мемба. Отвечай, старая карга, сколько народу отравила за долгую за жизнь, за трудовую? Фото RATT, 2008.

        Истории в Аруначале любят и рассказывать и слушать. Хороший рассказчик, конечно, поведает историю как очевидец, да еще и покажет пару шрамов в подтверждение. Слушаешь его и млеешь - какое здесь все объемное, цветное, настоящее! Быть может, у вас возник вопрос - если все так, как я рассказал, почему наш глобализирующийся мир-кадавр до сих про не проглотил маленький Аруначал, не разобрал его на сувениры? Главная причина в том, что Аруначал - спорная территория. Фактически он контролируется Индией, но и Китай считает его своим и называет Южным Тибетом. Спор двух великих держав законсервировал заповедник лучше любой природоохранной организации. Индия пускает сюда туристов по специальным пермитам, но дороги строит неохотно и никакую инфраструктуру не развивает.

Красным цветом на карте выделена спорная между Китаем и Индией территория, практически на 100% совпадающая с индийским штатом Аруначал Прадеш. Южнее Аруначала находятся индийские штаты Ассам и Нагаленд, севернее – китайский Тибет.

        Помимо всего вышесказанного, есть еще одна причина, которая делает Аруначал необычайно привлекательным для исследователя. Практически в каждой деревне есть один человек, хоть немного говорящий по-английски. Это учитель. Индия долго не могла найти общего языка с аборигенами Аруначала, пока не догадалась дать одному человеку в каждой деревне минимальное образование и затем посадить его на государственное довольствие. Если учитель не ушел на охоту, он с радостью примет вас у себя дома. Накормит и напоит, а вы в ответ расскажете ему последние мировые новости – про развал Союза и падение Саддама Хусейна.

Индийский хорнбилл, птица-носорог. Символ штата Аруначал Прадеш. Клюв этой птицы украшает головные уборы вождей и старейшин племен ниши и тагинов. Фото Wikipedia.org.

        Говорить с аборигенами на одном языке - очень-очень важно. Разница примерно такая: одно дело вы наблюдаете за жизнью людей, словно сквозь стекло аквариума – любуетесь колоритностью и самобытностью, но совсем не понимаете мотивы их поступков, их воззрения и мысли, ничего, что у них внутри. А там всегда гораздо больше, чем снаружи. И другое дело – вы входите в дом, как гость, и проводите дни и ночи напролет, беседуя с хозяином, помогая ему по хозяйству, разделяя с ним его жизнь. Я считаю, что первое необходимое условие, чтобы хоть немного «стать своим» - вы должны уметь объяснить, зачем вы пришли к ним, и они должны понять и принять это объяснение.
 
        Вот, пожалуй, и весь изюм, что у меня был. Последняя изюминка: слово "Аруначал" в переводе с санскрита значит "земля рассветных гор". Красиво, правда?

i Апонг – слабоалкогольный ячменный напиток, по вкусу похожий на квас, а по крепости – на пиво. Ближайший родственник – тибетский чанг.
ii Из аруначальского чили делают слезоточивый газ.
iii Мачете, топор для джунглей.

        Про Аруначал можно читать, но, когда приедешь туда, все оказывается не так, как написано в книгах и Википедии. Даже беседуя с людьми в столице штата, Итанагаре, понимаешь, что их сведения о дальних уголках штата очень далеки от реальности. В этом году мы собрались заглубиться в земли народа ниши, про который в Итанагаре поговаривают, что они стреляют, как только наведешь на них фотоаппарат. Про ниши мы еще, надеюсь, напишем, а сейчас – рассказ про их ближайших родственников, племя тагинов. Племя с самой незаурядной системой хозяйствования на Земле.

Пожилой тагин на тропе в джунглях. Фото RATT, 2008.

        Народ тагинов под именем лопа («лопа» по-тибетски «южане») упомянут во многих тибетских хрониках, начиная чуть ли не с VII века. Упомянут не добрым словом, а как безжалостные кровожадные дикари. Какое отношение народ джунглей мог иметь к заоблачному Тибету? А вот какое: через земли тагинов на границе с Тибетом проходит тропа важнейшего тибетского паломничества, Ронгкора, Великого Паломничества Ущелий. Из Лхасы сюда добирались несколько месяцев, Ронгкор славился высоким процентом смертности среди паломников, и тем не менее даже Далай-Ламы считали своим долгом пройти Ронгкор. На этой же тропе специально обученные ясновидящие добывали красный порошок синдуры, по которому Далай-Ламы предсказывали будущее Тибета.

Тагинская деревня в ущелье реки Субансири, Аруначал Прадеш. Тагины привыкли строить дома на почти отвесных склонах. Фото RATT, 2008.

        Паломники Ронгкора умирали от голода, тропических болезней, падали в пропасти, даже бывали съедены голодными соратниками (да-да, это факты из истории буддизма!). Но больше всего паломников гибло от отравленных стрел дикарей-тагинов. Тибетцы ненавидели их и боялись, но при этом не могли обойтись без их услуг. Великое Паломничество Ущелий проводилось раз в 12 лет. За год до его начала тибетское правительство начинало переговоры с тагинскими вождями. Тибетцы платили тагинам огромную дань, чтобы те навели бамбуковые мосты через ущелья и не трогали паломников. На одной и той же поляне среди джунглей в течение 1000 лет велись переговоры и заключались договора, скрепленные кровью. Но терпения тагинов не хватало до конца шествия – они пропускали Далай-Ламу и хорошо вооруженных кхампа, а затем начинали отстреливать измученных джунглями паломников из хвоста процессии. Они не могли иначе – кровожадные божества их религии Доньи-Поло требовали жертв. Не убив человека, невозможно было получить признание племени.

Бамбуковый мост через ущелье реки. Фото RATT, 2008.

        Тагины никогда за свою историю не обрабатывали землю. Сотни лет они были богатейшими людьми джунглей и жили только за счет дани, взимаемой с тибетцев. Такой уникальный симбиоз народов, хотя вернее назвать его паразитированием. В 1956 году прошло последнее в истории Великое Паломничество Ущелий. Затем в эту область были введены китайские и индийские войска – через тропу паломничества прошла спорная граница Китая и Индии. Вековечный контакт двух народов разорвался.

        В 2006 году наша экспедиция прошла тибетскую часть Ронгкора. Вживую тагинов там давным-давно не видели, но до сих пор матери пугают ими детей, а женщинам запрещено переходить за перевал Дролма-Ла, «чтобы не украли лопа». День за днем мы шли по древней тропе, и наши разговоры крутились не вокруг еды, как обычно бывает в долгих экспедициях, а вокруг отравленных стрел, которые не хочется получить в спину. Конечно, мы не встретили там ни души.

        В 2008 году мы отправились в земли тагинов, лежащие в Индии. Тогда удалось подобраться к самой границе с Тибетом, добраться до тех самых «лопа», до «кровожадных упырей». Без преувеличения – более мирного и доброжелательного народа я не встречал в своей жизни. В деревне Орак мы подружились с учителем-тагином, который говорил по-английски. Он и рассказал нам новейшую историю своего народа.

        После 1956 года тагины за несколько лет промотали богатство, полученное от тибетцев. Они не знали, что следующего паломничества не будет, или не хотели в это верить. К началу 70х годов XX века народ тагинов изрядно обнищал, и боги Солнца и Луны (Доньи и Поло) не пришли им на помощь. Зато в середине 70х к ним пришли христианские миссионеры. Они объяснили, что христианский Бог может все то же самое, что Доньи и Поло, но без регулярных дорогостоящих жертв. «Достаточно лишь молиться, и у вас все будет!» И тагины стали молиться. Почти как раньше – с плясками вокруг костров и воем на луну, но теперь – новому Богу. И дела их пошли в гору. Индия снабдила их одеждой и рисом, митуныi  пошли в пищу, а не в жертву богам. Тагины не стали землепашцами, но перестали голодать.

Тагинские дети помогают нам донести катамаран до реки. Фото RATT, 2008.

       «Теперь мы верим в Христа и заботимся о благе всех живых существii. Мы не можем больше убивать людей», - объяснял учитель и продолжал с некоторой грустью: «Мы были очень богатыми людьми, а стали очень бедными. Мы же не умеем выращивать рис. Сейчас живем только тем, что находим в горах растения, из которых делают яд для стрел, и продаем людям других племен. Но люди сейчас все меньше используют стрелы, в основном ружья». Его грусть не имела ничего общего с неуверенностью. Закончил он так: «Мы бедные, но обратно мы уже не станем дикарями. Мы – настоящие христиане!»

        В такое превращение целого народа трудно поверить, даже когда видишь его собственными глазами. Я восхищаюсь миссионерами, которые за пару десятков лет смогли превратить одно из самых грозных племен Азии в приятнейших людей на свете.

Череп митуна на стене тагинского дома, украшенный христианским крестом. Фото RATT, 2008.

i - аруначальские эндемичные родственники коров
ii - это, похоже, буддийское влияние соседнего Тибета на неокрепшее тагинское христианство

(c) Александр Сельвачев

Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Зеленые хребты Аруначала

        Равнины Ассама кончаются почти внезапно. Приграничная Бандер-Дева, шлагбаум, похожий на теремок – и вырастают, как из брошенного сказочного гребешка, острые зеленые хребты, дорога начинает петлять серпантином, к склонам лепятся бамбуковые хижины. Буйный, первозданный мир вечного лета врывается в окна.

16 округов штата

        После долгого перерыва мы снова выходим на горную тропу исследований, и это чертовски радостно. Что можно рассказать о племени ниши, к которому мы идем? Как уже говорил Саша, то, о чем можно прочитать в энциклопедиях, может оказаться и правдой, и полной чушью. В хрупких системах племенных народов все меняется со скоростью пожара в джунглях – а источники по большей части перепечатывают труды теоретиков многолетней давности. Ниши – племя отнюдь не вымирающее, живут в пяти округах Аруначала, активно участвуют в фестивалях племен и в политической жизни штата (недавно вон разозлились и свергли губернатора!).

        В отличие от тагинов, ниши давно научились быть земледельцами – рис выращивают, пшено. Традиционной религией у них была та же кровожадная Доньи-Поло, Солнце и Луна, только здесь она требовала жертв менее страшных – в основном, митунов. (Да что же это за митуны такие?! – спросите вы. Терпение! Думаю, совсем скоро мы сможем показать их вам во всей красе.) Главная гордость мужчины-ниши – это плетеная шапка-биопа, украшенная клювом той самой птицы-носорога, символа Аруначала. И носорогов, и одноименных птиц в природе осталось ничтожно мало, и природоохранники забили тревогу, повели разъяснительные беседы с вождями, убеждают переходить на пластмассовые клювы. Посмотрим, как все обстоит на деле – может, это все очередные байки для туристов, и вместо биопы мужчины давно носят кепки Адидас?...

        Краткая вводная: наш путь пройдет от Колорианга, столицы округа Курунг-Кумей, к Сеппе, столице Восточного Каменга, оба эти округа – территории ниши. Некоторые дороги там есть, но их мало. Есть деревни и тропы между ними, есть несколько высоких перевалов. Больше можно узнать только на месте, перемещаясь «от финки к лапландке», расспрашивая местных.

Итанагар, столица Аруначала.

       И вот в Итанагаре мы впихиваемся в толстушку Тата Сумо, дитя индийского автопрома, великого покорителя аруначальских дорог. В штате, собственно, нет автобусных перевозок, их заменяет сумо-сервис. Сумо штурмуют кручи и бороздят разливанные моря сезона дождей, скачут по разбитым грунтовкам и вкручиваются в серпантины. Все чудеса – на заднем приводе.

Легендарная Тата-Сумо. Когда покрышка стирается, экономные индусы не меняют ее, а наклеивают поверх полосу резины с протектором. Впрочем, вскоре лысеет и она.

        По габаритам Сумо – чуть шире джипа, сиденья в три ряда. Людей в него полагается утрамбовывать, как шпроты: 10 пассажиров и водитель. Это значит, что в последнем ряду вам достается примерно 30 см посадочного места. За 14 часов езды по ухабам до Колорианга (по меркам Аруначала это совсем близко, по картам – тоже, километров 200) все приобретают удобный одинаково-квадратный форм-фактор. И этот форм-фактор очень болит.

Джунгли наступают!

        В Аруначале нас уже трое – к нам присоединился долгожданный товарищ Рома Грузов, теперь тоже квадратный. Четвертой на заднем сиденье с нами втиснута милейшая девушка-тагинка из Дапориджо, Мартина. И чем ближе мы подъезжаем к Колориангу, тем грустнее становится Мартина.
- Вы ещё не знаете, в Колорианге ведь почти не бывает солнца.
- Как такое может быть? Сухой сезон, в небе ни облачка.
- Я тоже не верила. У нас в Дапориджо все иначе, совсем другой климат, солнце. (Дапориджо – столица соседнего с Курунг-Кумей округа Верхний Субансири, по расстоянию – сотня километров, не больше). А здесь за год было всего несколько дней без дождя. Первые пару месяцев, как приехала, я все время плакала. Потом привыкла.

        И правда, вскоре небо начало раскисать, под колесами захлюпали лужи. На подъездах к Колориангу люди поделились на две социальные группы: полуодетые босиком и под зонтами в резиновых сапогах.

        Очевидно, высокие острые хребты Аруначала могут создавать свой отдельный климат в каждом ущелье.

Мартина

        Маленькая гостиница уже закрыта: в Аруначале, считающемся неспокойным, во многих местах действует комендантский час, после 8 двери запираются на засов. Предстояло под проливным дождем искать «инспекционное бунгало» (особая индийская форма гостиничного хозяйства – строение, где размещают приезжих чиновников, а также, за неимением другого жилья – прочих странствующих людей) или уходить в темноте куда-то за поселок в вертикальные джунгли.

        Спасла нас Мартина.
- Вы извините, у меня здесь нет дома, я медсестра, работаю в новой больнице, снимаю комнату у священника. Но для вас мы место найдем, у меня замечательные соседи!
И мы оказались в уютном доме у жаркого очага, просохшими и накормленными до отвала. Вот оно, наше первое знакомство с ниши!

Традиционно очаг помещается в центре самой большой (часто – единственной) комнаты.

Печек здесь не бывает, еда готовится на треноге на открытом огне.

Звезды Болливуда пришли и в плетеные дома Аруначала.

Домик Ниф-нифа – соломенный, но с кучей засовов. Зато спрятаться от волка в нем может даже самый маленький!

        Наутро собрался научный совет.
- Вверх, на север, не ходите. Там граница, армия.
- Дойдете до этой деревни, там спросите Челло Тотупа, его все знают, он тоже баптист, поможет.
(Чуть раньше мы пытались узнать, как отблагодарить Мартину за теплый прием, может быть, заплатить? «Что вы! – делала круглые глаза тагинка Мартина. – Мы же христиане, это наш долг!»)
- Дальше? Ну, дальше мы не ходим, там спросите. Там дальше земля сулунгов, рабов.
- Что значит, «рабов»?!
- Рабов ниши. Сулунги – люди джунглей, джунгли их кормят. Мы, ниши, давно их себе подчинили.
(Вот это уже очень, очень интересно. Про сулунгов известно крайне мало, некоторые источники считают их племя первыми поселенцами Аруначала. Людей джунглей – то есть, охотников и собирателей, на Земле вообще остались считанные единицы. Про племена Ориссы и Андаманов сейчас в Индии кричат на каждом углу, спасают от туристов, туристам же продают на сувениры. Про сулунгов отчего-то молчат.)

Карта священника, не в масштабе, но, в целом, познавательная. Кружок с крестиком означает, что деревне есть церковь. Таких по округу немало.

        И вот под моросящим дождем мы выходим. Вниз, вниз, вниз к шаткому тросовому мосту через Курунг и бесконечно вверх, вверх, вверх, на хребет и далее по нему. Тропы в джунглях редко прокладываются вдоль рек, не идут траверсом. У них своя логика, они часто проходят по высоким хребтам, где их меньше смывает дождями. Это сильно усложняет жизнь пришельцам с рюкзаками, но выбирать не приходится. Двигаться в джунглях без троп не то, что плохо. Безнадежно.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Челло Тотуп

        Дедушку Тотупа мы встретили заранее, ещё в начале подъема. Воинственно изогнутый клюв на его шапке был самым настоящим, иззубренным и потрепанным – Тотуп давно стал вождем. Дедушка в полосатой тунике бежал по тропе грациозно и споро, в одной руке розовый зонтик, в другой – острое дао (азиатское мачете для джунглей).

Кажется, у ниши что-то ещё сохранилось – если здесь, вдалеке от фестивалей и плясок, по лесам ещё бегают такие дедушки.

        Тотуп сам нам представился, рассказал, что ходил в Колорианг к врачу («Глаз совсем плохой стал. Да от врачей толку нет – капли капают, а глаз болит!» - сердился дед. На глазу у него красовался большой ячмень.) Челло в имени деда – это, собственно, название его деревни. В этой деревне у всех такая фамилия. Так и в других деревнях. «Ко мне идете? – удивлялся Тотуп. – Ну, что ж, я того, быстро побегу, а вы приходите, дом мой легко найти – он большой, красный, его сразу видно. Я-то часа за два добегу, а вы, пожалуй, за четыре». И умчался.

А идти вам нужно вооон туда!

        Совсем уставшие и промокшие, до Челло мы добрались только затемно. Дома были уже неразличимы по цвету, ни людей, ни огня видно не было. «Челло Тотуууп!» – тщетно кричали мы в темноту. За дверцами домиков кто-то шуршал и шептался, но выходить не решались. Наконец, Роме удалось выковырять из бамбуковой хижины провожатого до дома Тотупа.

        «Ась? Кто такие? – спрашивал через закрытую дверь дедушка Тотуп. – Ничего не знаю!» Он успел уже выпить добрую порцию апонга и напрочь про нас забыть.

Красный дом

        Дом Челло Тотупа оказался воистину королевским – большой, плетеный из крашеного двуцветного бамбука, с красивой красной крышей и на бетонных основаниях. С окнами! И отдельным туалетом. 

Кухня вождя

        Угощать нас никто не спешил, но выделили отдельную комнату с очагом – готовьте себе на здоровье! Дедушке был закапан альбуцид и показан способ промывания чаем, бабушке нарисована йодовая сеточка на потянутое запястье – однако, нехитрая походная магия действовала здесь со скрипом. У ниши, кажется, совсем не принято ходить в гости.

- Ходят тут всякие!

Ниши почем зря незнакомым людям не улыбаются и в дом не приглашают.

Так выглядят дома попроще – на бамбуковых жердочках.

Деревня не зря была помечена на карте крестиком.

Челло Тотуп был крещен аж в 1977 году – в самом начале волны обращений. Такие «Сертификаты о крещении» висят у многих ниши на стенах, среди охотничьих трофеев.

Не мужское это дело, таскать мешки с рисом,  вот то ли дело – охота!

- А что это у вас свинка рогатая?

- А эта свинья – вор!

        Чтобы неповадно было лазать под забором в кукурузное поле, свиньям, замеченным за такими наклонностями, одевают бамбуковую рогатину – этакое позорное клеймо.

        Долго мы выспрашивали – кто бы нам путь дальше показал. Челло Тотуп, понятно, не мог – не дело вождю с иностранцами по джунглям шастать, он с утра собрался и в лес убежал, проведать своих митунов. Приходили к нам охотники расспрашивать – кто уже навеселе, кто занят ближайшую неделю, не меньше, кому вдруг срочно в Колорианг понадобилось – никто идти не желает.

Мужчина-ниши без большого дао из дома не выходит.

        Что же – главное мы узнали. Тропа до следующей деревни есть, и хорошая. Называется деревня Панюсан. Тут мнения разделились: кто говорит, там сулунги, кто – ниши. Есть ли тропа дальше, на перевал – тоже сомневаются. Потому и вести не хотят. Уходим сами, без проводников.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Мы вышли рано и весь день шли по тропе через джунгли. Тропа была ясной и натоптанной, через ручьи и речки перекинуты мосты из лиан.








        К вечеру добрались до небольшой деревушки, широко разбросанной на очень крутом склоне. Дома бедные, все какие-то кривоватые, покошенные, будто за ними давно не смотрят. Во всей деревне – ни души, ни звука. То, что здесь живут люди, выдает только едва заметная струйка дымом над самым дальним домом. Она же в сгущающихся сумерках наводит на мысль о призраках.



        Проходим мимо первых трех домов, громко здороваемся с невидимыми хозяевами на языке ниши и на хинди. Один раз в щели между бамбуками стены возникает испуганный детский глаз, и тут же исчезает снова. Больше – ни движения. Снимаем рюкзаки и демонстративно складываем их рядком у одного из домов. Достаем перекус, садимся, грызем финики. Показываем – мы отсюда не уйдем. Опять ничего. Чего боятся эти люди?

Идти нам и в самом деле некуда. В джунглях до и после деревни очень сложно будет найти ровное место и расчистить его до темноты. Озираемся кругом – где бы поставить палатку. Неуютно – кажется, безмолвные дома смотрят на нас десятками недобрых глаз. Чертовщина, нам что, еще дежурить всю ночь придется?! 

Хруст ветки на тропе. Откуда-то сверху, наверное, с полей, в деревню спускается женщина. Видит нас и замирает в испуге. Мы спешим ей навстречу с самыми обаятельными нашими улыбками, стараемся не бежать. Здороваемся, протягиваем ей пакет с финиками. Ну разве мы не прелесть? У женщины на этот счет свое мнение, но она все-таки выслушивает нас, кивает при словах про ночлег и про ужин, а потом говорит: «Риса нет, уходите». И снова мы сидим на рюкзаках одни-одинешеньки.

Финики кончились, воды нет, вечер безнадежно испорчен. У меня и Ромы одновременно появляется мысль взяться за «куриные ноги» ближайшего дома и немного его покачать. Посмотреть, кто оттуда высыплется. Снова хруст ветки, теперь снизу. Снова та же женщина. «Есть рис», - говорит, - «Идите ко мне ночевать».

Ямэ 

        Благодетельницу зовут Ямэ, она усаживает нас на плетеный пол у очага в своем доме, а сама опять исчезает. С другой стороны очага лежит тело пожилого мужчины, от него разит перегаром. Больше в доме никого нет. Уже наступила ночь. Мы лежим вокруг огня и слушаем «призрачную» деревню. От гнетущей тишины не осталось и следа. В соседнем доме, кажется, разворачивается веселое застолье. По всей деревне скрипят двери, хрюкают свиньи, местные жители через овраг сообщают друг другу последние сплетни. Как и положено в доме с привидениями, мы никого не видим, только слышим. Где-то совсем рядом ночь взрывается истошным воплем первого пострадавшего. Тело напротив восстает из забвенья, садится ровно и, не замечая нас, орет: «Ямэ!!! Волчица ты, тебя я презираю! Ты самка, Ямэ! Ты волчица!» И далее по тексту классика, только на языке ниши. Орет довольно долго, наконец, видит нас и замолкает. Входит Ямэ.

Ужас! 

Входит – слово неудачное. Она впрыгивает в дом, так, что пол из циновки прогибается на полметра. Под мышкой у Ямэ грудной ребенок, а в руке ружье. Что-то произошло, она не знает, что делать, подпрыгивает на месте обеими ногами, в глазах – паника. Мужчина напротив неуверенно заводит свое «Ямэ…» Ямэ устремляется в угол дома, зарывает ружье в груду тряпья и скрывается со сцены. Соседний дом, кажется, уже ходит ходуном – там веселье уступило место пьянке с мордобоем. Наш мужчина нацепляет свое дау и уходит вслед за Ямэ. Мы второпях собираем вещи и готовимся к продолжению.

Все успокаивается так же внезапно, как и начиналось. Возвращается Ямэ, виновато улыбается, ставит на огонь котел. Возвращается помятый мужчина, ложится на пол лицом вниз. Вслед за ними приходят несколько женщин, рассаживаются вокруг очага и начинают тихонько напевать, раскачиваясь в такт песне. Ямэ варит нам рис и жарит на железном листе какую-то студенистую массу. Мы спокойно засыпаем у огня, убаюканные мерным покачиванием бамбукового дома и монотонной песней женщин народа ниши.  

Ямэ и ее фирменный студень, который она называет «ранбанг». Приготовление требует отчаянно-быстрых движений палкой-мешалкой 

        Ночью Рому и Наташу посещают необычные сны. Наташа даже будит меня, чтобы поделиться впечатлениями. «Я не знаю, что это! Я не сплю, всю вижу наяву. Живые картинки сменяют друг друга, я могу ими управлять! Я могу улететь, куда захочу! Я вижу цвета, которых не бывает!» Я спросил ее, как она добилась такого эффекта. «Это просто. Закрой глаза, расслабься, но не засыпай. Только не засыпай!» Я закрыл глаза, очень старался, но ничего не вышло. Я заснул и проспал до утра. 

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        После ночи управляемых сновидений Рома проснулся с температурой, его заметно лихорадило. Нужно дать ему отлежаться хотя бы день. На завтрак Ямэ приготовила нам горшок «местного риса» - какого-то злака, который может давать урожай на почти вертикальных аруначальских полях. Больше ничего в доме нет, даже сахара – очень бедно живет Ямэ.

- Идти не могу, обуви нет!

        Мы ожидали, что нам легко удастся найти в этой деревне проводника на перевал. Деревня – последняя перед перевалом, от денег небогатые ниши вряд ли откажутся. Но мы ошибались. Повторилась история из предыдущей деревни. Никто глубоко в джунгли идти не хочет, придумывают разные отговорки, чтобы не ходить. Мы с трудом уговорили супруга Ямэ, давешнего помятого мужчину, показать нам начало тропы на перевал.

- Идти не могу, нужно лиану резать!

        Слегка нетрезвый «Дед», как мы окрестили его между собой, едва вышел из дому, как козлом поскакал вперед по каменистой тропе – только успевай за ним. За час мы добежали до одинокой хижины, совсем ветхой. По дороге нам еще попадались освещенные солнцем заплатки полей, за хижиной же непроницаемой, плотной и темной стеной стояли джунгли. Дед зашел в хижину и вынес оттуда на руках древнюю слепую бабушку, положил ее на солнце. Старую вельву била крупная дрожь, она что-то бормотала, переводя пустые глазницы с меня на Наташку и обратно. Как она выживает здесь одна, в самом глухом уголке долины?

Слепая бабушка греется на солнце

        Наташка осталась с бабушкой, а меня Дед отвел немного дальше, на край вырубки, где в джунгли уходила плоховатая тропка.
- Дальше уж вы сами. Тропа одна – сбиться негде, -  уверенно сказал он.
- Тропа хорошая?
- Даа! Тропа хорошая, но, однако, рубить надо, - дед сделал характерный жест, обозначающий дау[1]. - Иначе не пройти, - заключил он.
 
Мое скромное хинди не позволяло мне указать Деду на двусмысленность его заявления, и я спросил о другом:
- Живут ли до перевала люди?
- Люди – нет! - категорично ответил Дед, - разве что сулунги.
- А где их найти?
- В джунглях, - Дед неопределенно махнул рукой в сторону темно-зеленого моря.

---

[1] Мачете, топор для джунглей

То ли плод, то ли цветок на границе джунглей

 

***

        Первое, что бросилось нам в глаза, когда мы вернулись в деревню, была Ямэ с лицом серо-зеленого цвета. Она сидела на крыльце своего дома, курила ромину сигарету и при этом с большим трудом сдерживала рвоту. Из дома нам навстречу вышел Рома. Ему было лучше, чем утром, и уж точно гораздо лучше, чем Ямэ. Он виновато развел руками:
        - Она с утра клянчит у меня разные вещи и продукты. Говорит: «Я буду все, что вы мне подарите». Очень хотела получить ваше полотенце, но я не отдал. Потом сын принес ей бутылку апонга[1], она всю ее выпила. Потом засунула в рот тройную порцию пана[2]. А вот только что выпросила у меня сигарету. Как бы она не откинулась на радостях…
 
        Ямэ не сдавалась и докурила сигарету до фильтра. Подошел Дед и показал жене деньги, которые мы заплатили ему за услуги проводника. Детский восторг на минуту наполнил ее глаза, такие мутные и больные. Мы поняли, что она ни минуты не верила, что за рис, ночлег или беготню по тропам можно получить настоящие деньги! А потом ее все-таки вывернуло.

---

[1] Местный ячменный самогон, не слишком крепкий.

[2] Слабый наркотик, приготовляющийся из листьев пана, измельченного бетельного ореха и гашеной извести.

Амбар Ямэ

        Вечером у нас был пир. Ямэ сварила кусок кабана и котел белого риса, не местного, купленного за деньги. На десерт она долго колдовала над противнем и сготовила невероятно вкусный чудо-ранбанг. Да из чего же она его делает, в самом деле!? Этой ночью управляемый сон пришел ко всем троим. Сначала я бесплотным духом вылетел наружу и долго с любопытством разглядывал освещенный луной дом на куриных ножках, пол из редкой старой циновки в шести метрах над землей, прогнувшейся в тех местах, где спим мы, и нас – грезящих наяву в чуждых для этого мира спальных мешках.
 
        Потом я полетел вниз по склону, к реке, и оказался на катамаране, которым управляли мои друзья. Мы шли вниз по реке, прыгали в водопады и уходили от водоворотов. Вода в реке была темной и плотной. Мне вдруг захотелось, чтобы река была шоколадной. Я нагнулся за борт и попробовал воду – ммм, отличный шоколад. Тут над головой образовался потолок, а по бокам – стены. Мы медленно вплыли в озеро вязкого шоколада. Это был цех фабрики «Красный Октябрь». Завыла сирена и по радио объявили: «Внимание, внимание! Злоумышленники пытаются изменить русло нашей реки!» Я успел только подумать, что, раз сон управляемый, то надо воспользоваться случаем и отвести реку к себе домой. Но, к сожалению, не отвел, а уснул. Самым обычным сном.

Алтарь Доньи-Поло в доме Ямэ

        Когда мы проснулись, в доме не было никого из хозяев. Мы поели горячего еще риса, собрались, и в знак признательности оставили в красном углу расписную деревянную ложку и немного денег под ней. Русская ложка попала в хорошую компанию – над ней висел алтарь религии Доньи-Поло, связанный из листьев, веток и костей животных. А немного сбоку в золотом окладе висел сертификат о крещении Ямэ.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Мы снова прошли мимо заросших амбаров, мимо разбросанных по склону хижин, заглянули напоследок к слепой бабушке – может, вам воды принести? «Не нужно, не нужно, - замахала рукой бабуля, – и вода, и дрова, все есть, а еда ваша мне не по зубам». Бабушка улыбалась беззубым ртом. Вчера мы отдали ей свой перекус из сухофруктов, и сегодня они лежали почти нетронутыми.
 
        Тропа уходила от избушки вверх по распадку небольшого ручья, затейливо петляя между зарослями бамбука, огромными корнями и непролазными переплетениями лиан. Рубить её пока не приходилось – кто-то позаботился о её проходимости. Охотники? Собиратели?
 
        Ответ появился неожиданно: на очередном привале нас догнала странная процессия невысокликов. Крошечные босые человечки несли на спинах массивные оструганные бревна и совсем нас не испугались.

Странная процессия

Бревно, по сути, несут на голове - его удерживает «ремень» из лианы

        Мы застыли от удивления, а лесной народец, улыбаясь, прошел по тропинке мимо. Когда мы спохватились, нам едва удалось их догнать – бревна помогли немного уравнять наши скорости.
- Вы в деревню?
- Нет, мы тут, рядом, - неопределенный жест рукой в джунгли.
- А в Кэси нам как дойти? (Название Кэси, деревни по ту сторону перевала, дали нам расспросы в деревнях).
- Прямо идите. Мы свернем, так вы за нами не ходите, вам дальше.
 
        Через полчаса мы вышли на утоптанный пятачок-перекресток. Уходящая вниз тропа была заботливо перегорожена пальмовыми листьями, нам же следовало «нырять» в низкий заросший туннель – продолжение нашей тропы уже никем, видимо, не поддерживалось и не вырубалось. Достали из ножен дао, пошли медленнее. Тропу приходилось теперь угадывать шестым чувством, «читать» по редким просветам в листве.
 
        Джунгли по левую руку вдруг ожили, затрещали страшным образом – к нам на тропу ломилось что-то крупное. Ещё в деревне мы выяснили, что бояться нам здесь, пожалуй, некого.
- Тигры? Давно не видали. Балу? И эти у нас редкие гости. Раньше водились – но мы же хорошие охотники… Ну, наги – это надо под ноги смотреть. И бандер – но эти так, только пошумят.
Да, это правда: знакомый с детства мир киплинговских джунглей здесь оживает, и когда слышишь эти названия из уст местных – что-то смещается в голове…
 
        Однако, крупное продолжало ломиться к нам, и вот уже показалась над зарослями любопытная голова с непропорционально большим лбом.

Митун!

  Да, это митун[1]! Большой ли он? Ну, как вам сказать. Он огромный. Около двух метров в холке. Одна только фантастическая голова чего стоит. Рога, которые мы встречали на трофи-бордах, витринах достатка семьи, достигали полутора метров. Митуны – лучшие бульдозеры-тропоукладчики джунглей. Если митуна напугать – а это несложно, они нежны, ранимы и пугливы – митун ринется в джунгли в любом направлении, хоть вертикально вверх по склону, оставляя за собой широкий удобный тоннель. Казалось бы, все местные заросли должны быть проточены ходами митунов, но джунгли с невероятной скоростью поглощают любые тропы.
 
        Одомашненными митунов можно назвать очень условно – сами к домам «хозяев» они не приходят почти никогда, их не доят и не заготавливают для них корм. Их просто «приучают» к себе. Митуны – это, собственно, не совсем животное, это скорее валюта. В Аруначале почти все измеряется митунами и кабанами, ну, иногда ещё жбанами апонга: заплатил два митуна родителям – и бери себе в жены красавицу.
 
        Прежде митуны были животными священными – их приносили в жертву по важным случаям, но не ели. Сейчас митунов едят, но тоже редко – берегут.
 

---

[1] Митун – mithun, лат. Bos frontalis – одна из одомашненных разновидностей гаура, так называемого, Индийского бизона. Крайне немногочисленные упоминания в русскоязычной литературе именуют его «митаном», что представляется нам неверным – и транскрипция, и транслитерация здесь на нашей стороне. 

По горизонтали тут ходишь редко

        …Наша тропа, однако, совсем потеряла совесть. Каждые полчаса мы бросали рюкзаки и бегали радиально по окружающим зарослям, в надежде найти продолжение. Полузаросших ходов было множество и приводили они то к небольшой вырубке, уже почти скрытой джунглями, то убегали на самый верх к непонятным заброшенным постройкам.

Почти «съеденное» джунглями заброшенное хозяйство

        В какой-то момент тропа спустилась к ручью, бежавшему по дну распадка, поднялась от него метров на 50 и…
- Краббе, - сказал наш хинди-говорящий Рома. – Сломалась.
 
        Тропа заканчивалась ровно у плотной стены непроходимых джунглей. Вечерело. Нужно было где-то вставать – и тут нам повезло: чуть ниже по ручью обнаружился совсем уже заросший и сгнивший бамбуковый навес – его разломали, и ровного места под ним хватило ровно на палатку.

Ужин аристократа

        Прежде мы ночевали в домах, с людьми, отгороженные от этого зеленого буйства. Потом были слишком заняты поиском и вырубанием тропы, подъемами и спусками. И теперь, в сумерках, джунгли разом навалились на нас тысячами голосов, водопадом звуков. Джунгли пищали, трещали, щебетали, грохотали ручьем по камням, сверлили виски симфоническим оркестром цикад. В джунглях не бывает тишины. Когда идет дождь, то звуковой поток становится таким плотным, что приходится кричать друг другу в ухо. Кажется, что если внезапно посреди этой фантасмагории наступит остановка, пауза, то голова немедленно взорвется – слишком большим окажется в ней давление всех этих накопленных голосов леса.

Рай для ботаника

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        С утра нас ждало открытие. Пробиваться по брошенной и заросшей тропе в джунглях не имело смысла, и мы вернулись к «перекрестку», где свернули наши лесные человечки. Нужно было расспросить их о пути, а лучше – уговорить пойти с нами и показать дорогу.  Мы ожидали найти у ручья жилище или рыбацкий навес, а нашли… фабрику.

Хорошо отлаженное производство

        Сразу множество наших вопросов получили здесь ответ. Наши новые знакомцы и были теми самыми людьми джунглей, сулунгами. Нужно сказать, по последним данным, называть так этих людей некорректно. «Sulung» - означает «раб, слуга» на языке ниши. Демократическая Индия не могла остаться в стороне от такого вопиющего неравноправия. Сулунгам придумали новое название – пуройк (puroik), что на языке этого народа означает, как и положено, «люди» (так образованы самоназвания у огромного множества народов). Но используется это название, собственно, только на официальном уровне.

      
        Народ пуройк попал в экономическую зависимость от ниши[1] несколько веков назад. Почему? Здесь есть много разных версий, и причин, вероятно, тоже целый комплекс. Они были охотниками и собирателями, культурой значительно более примитивной и менее воинственной, чем пришедшие на эти земли позже них ниши. Никогда не жили большими общинами, не имели социальной организации – племя делилось на кланы, но у кланов не было вождей или шаманов, каждая семья верила в собственных духов предков, обряды отправлялись тоже индивидуально.
        К настоящему времени их культура уже практически полностью ассимилировалась с культурой ниши.

---

[1] Источники считают, что у народа пуройк есть и другие «хозяева» - относительно малочисленные племена Миджи и Ака.

Сулунги – люди простые и очень приветливые.

        По сути, они и сейчас продолжают быть зависимыми от ниши – у них нет своей земли. Исторические «хозяева» продолжают заявлять на них права. Например, чтобы жениться, некоторым сулунгам приходится заплатить митуна не родителям невесты, а тому семейству ниши, на чьей земле она живет.
        Оструганные деревья оказались стволами диких саговых пальм. И продуктом, получаемым из них, был тот самый загадочный ранбанг, которым нас потчевала Ямэ.

«Фабрика» по производству ранбанга кормит и людей, и свиней - отходами.

        Для производства саго нужна проточная вода, поэтому «фабрика» ставится на ручье. Сначала сердцевина саговой пальмы размолачивается колотушкой, затем древесная масса несколько раз процеживается через ткань. Едят ранбанг по-разному: смешивают с водой, получается очень густое желе, комочки которого можно макать в бульон и есть с мясом (если оно, конечно, есть). Или обжаривают в виде небольших лепешек прямо в костре – без сахара это абсолютно безвкусная, но весьма богатая углеводами штука, а с сахаром она становится ещё и очень приятной на вкус.
        Нам снова повезло. Наш новый знакомый, Саджи Коджам, как истинное дитя джунглей их хорошо знал, не боялся и оказался легким на подъем. Босым, с одним только дао и плетеным рюкзачком он пошел с нами на далекий перевал, учил читать и рубить тропу, узнавать по треску веток обезьян, ночевать в джунглях. Наша тропа, оказалось, уходила в сторону ещё раньше и несколько раз пересекала ручей.

В плетеном из лианы рюкзачке – только завернутые в банановый лист лепешки ранбанга.

Гулливеры в стране сулунгов

Встретить здесь людей – большая редкость и большая радость. Если будет возможность - вас обязательно угостят бутылкой доброго апонга.

Рубить тропу, даже если по ней часто ходят, приходится постоянно – по зарослям, где юркие люди джунглей легко могут пробраться, великанам с рюкзаками пройти почти нереально

На тропе за тебя постоянно что-то цепляется - джунгли здесь ощетинились и, кажется, состоят из одних только колючек. Здесь даже бамбук – с шипами!

И по этим колючкам сулунги бегают босиком – на тропе следы только босых ног, больших и маленьких.

Ранбанговый обед честно делился на всех – а на ужин приходилось есть наши странные супы из пакетиков

Для ночевки в джунглях Саджи сооружал себе гигантский «отражатель» из банановых листьев и всю ночь поддерживал костер. Однажды костер потух, мы проснулись от того, что кто-то тихонько скребся в палатку – Саджи просил огня. Тут и выяснилось, что он не умеет пользоваться зажигалкой.

        Так мы и шли, Саджи все время посмеивался над нашей неловкостью и очень интересовался разными необычными штуками, которых у нас было в изобилии – трекинговые палки, GPS навигатор, витамины, ботинки со шнурками и перчатки. Он, в свою очередь, неизменно удивлял нас, добывая съедобные побеги и воду, безошибочно угадывая повороты заросшей тропы. А вокруг на все голоса шумели заповедные джунгли Аруначала.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Заповедный старичок Саджи Коджам провел нас через водораздельный хребет из бассейна реки Курунг в бассейн Каменга. Мы знали это только из карт – в плотных джунглях, где перспектива съедается ближайшими опутанными лианами стволами, мы бы и перевал пропустили, если бы не GPS.

        Все хорошее когда-нибудь кончается, кончилась и наши странствия в джунглях Аруначала. Дождевой лес расступился, впереди показались крыши первой деревни. Саджи улыбнулся нам в последний раз, развернулся, и, не меняя темпа, нырнул обратно в зеленое море.

        В деревне жили ниши, и в следующей деревне жили ниши, и в той деревне, что лежала за следующей, и так до самой дороги. В наших прошлых записях мы уже много писали об этом народе, поэтому здесь я ограничусь только фотографиями – посмотрите на людей ниши и немного через их плечо.Прежде, чем мы встретили кого-то из жителей деревни, мы увидели Дверь. Эта доска вырублена одним дау из цельного ствола. Пилы здесь не знают. Мне эта дверь напомнила беспечную пору юности, когда на уроках труда трудовик поручил нам вытачивать напильником отвертку из стального прутка в большой палец толщиной.

Женщина в диком восторге от своего портрета. Портрет она увидела на экране роминого фотоаппарата.

Подрастающий охотник: такой рогаткой местные жители способны добыть себе мяса на ужин – крысу или белку-летягу.

Очаровательная бабушка-ниши. Мы осведомились у нее, забредали ли в ее деревню иностранцы. «Были, были. Хорошо помню, упал в джунгли самолет, а через несколько дней пришли иностранцы». Самолеты перестали падать в джунгли Аруначала в 1945 году.

Еще одна старушка, сморщенная, как чернослив, но боевая, как Майк Тайсон

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Авторитетные источники утверждают, что Мегалайя – самое влажное место на Земле. За год на покрытые соснами холмы выливается 11 метров воды, скатывается с них, протачивает ходы в карсте и уходит вниз, на равнины Бангладеша. Зимой в это сложно поверить – пыльные дороги, солнце, хвойные рощи, совсем не похожие на влажные тропические леса.


        Собственно, все эти мегатонны воды выливаются ещё при первом столкновении муссона с холмами, не доходя до столицы штата, Шиллонга. И на её холмах даже в жаркие проливные месяцы муссонов лежит прохлада и легкие облачка. Это место полторы сотни лет назад облюбовали англичане, построили здесь «горную станцию», где в летние месяцы спасались от малярии и палящего солнца, и рулили отсюда всем колониальным штатом Ассам. Станция разрослась в большой и живой город,  разбросанный по холмам, непохожий на другие города Индии, но все-таки вполне индийский.

Продавец бамбуковых флейт с «метлой» из дудочек

В Мегалайе живут азартные люди. Ставки бывают разные: в столице ставят на лучников в специально устраиваемых турнирах, в деревнях проводят полулегальные бои быков. 

Ставки доходят до 1:80 

         Англичане ушли, колониальный дух остался, остались парки, особнячки, площадки для гольфа. И принесенная ими в середине 19 века вера.

Собор Марии помощницы христиан Дон Боско (Don Bosco Mary Help of Christians) в Шиллонге, самый большой христианский храм Северо-Востока Индии. В храме лежит большая книга отзывов посетителей, почти вся заполненная аккуратным школьным почерком: «Дорогой Бог! Помоги мне завтра сдать экзамен!» 

Дон Боско строит не только помпезные соборы, но и ведет обширную научную и образовательную деятельность. Это семиэтажное здание – замечательный этнографический музей, Центр культуры коренных народов, населяющих штаты Семи Сестер. Пожалуй, в Шиллонг стоит приезжать даже ради одного только этого музея. 

Пример традиционной татуировки охотника племени ванчо, Аруначал Прадеш 

Типичное жилище народности кхаси 

        К сожалению, многое из представленного в музее, то, что ещё несколько лет назад было живым и активно используемым, сейчас уходит в историю и остается только экспонатом. В Мегалайе уже никто не носит традиционных тканых одежд, бамбуковые хижины кхаси давно сменились на прочные деревянные и каменные дома. Впрочем, чтобы понять, что ещё осталось, надо забраться подальше от туристической столицы, в деревни, где по- прежнему выращивается террасами рис, возделывается маис и плетутся корзины.

Деревенский двор в Мегалайе 

Однако, стоит только выдвинуться из Шиллонга на восток, понимаешь, что пасторальной идиллии в Мегалайе осталось мало, во всяком случае, если вам приходится двигаться по дороге: по всему штату бойко ведутся разработки угля и извести. Крупные компании, маленькие частные шахты и копи; черная и белая пыль, колонны бесконечных грузовиков, унылые груды вдоль трасс. В домах Мегалайи никто уже не помнит, что такое дрова – все печки и очаги топятся только углем.

Погрузка угля 

        А нам сейчас приходится двигаться именно по дорогам: после долгих месяцев пеших блужданий по горам, пустыне и джунглям, мы снова вернулись к формату велопутешествия. Отдельной эпопеей стала покупка в Индии горного велосипеда – особенно в плоском, как стол, и далеком от столицы Гуахати. Здесь все ездят на ржавых конструкциях, произведенных, очевидно, ещё при англичанах. Велосипеды пришлось заказывать из Дели, и до последнего момента, до возвращения из джунглей Аруначала, мы могли только гадать – что нам привезут и привезут ли вообще.

Индийский велосипед Hercules. Можно делать ставки, сколько он продержится.Месяц? 1:50! 

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

        Одни из самых творческих и веселых людей в Индии – это дальнобои. Индия уверенно занимает второе место в мире, после Пакистана,  по красоте и разнообразию убранства грузовиков. Тата, индийский автомобильный гигант, выпускает их в самой базовой комплектации – рама, двигатель и ходовая часть, оставляя огромный простор для творчества. Специальные мастерские наращивают «мясо» на этот железный скелет, а после грузовик попадает в руки умелых автохудожников.

В таком жалком виде начинают грузовики Тата свой триумфальный пробег по дорогам Индии. 

        Роспись грузовиков – отдельный прибыльный бизнес, и хорошие художники, знающие все тонкости грузовой символики, всегда нарасхват.

Грузовики можно читать, как открытую книгу: частный это перевозчик или общественный, какие пермиты у него есть (в Индии транспорт обязан иметь пермиты на перемещение в определенных штатах, самые крутые имеют All India Permit – разрешение на проезд по всей стране), кто его расписал.

Но гораздо чаще в штатах Семи Сестер встречается перечисление нескольких разрешенных штатов. Обычно в них не входят штаты с «особым режимом» - Нагаленд, Манипур и Аруначал Прадеш. Там работают свои перевозчики по особым разрешениям. 

 Ещё один важный элемент: на грузовике почти обязательно обозначено в аллегорической форме вероисповедание его владельца. В Мегалае подавляющее большинство грузовиков имеют христианскую символику.

Иногда она бывает неожиданно ортодоксальной 

А это – машина сикха. Гуру Нанак, основатель сикхизма, в обязательной для сикха чалме (мужчины-сикхи никогда не стригут волос и прячут их под чалмой), с четками. В верхнем правом углу – священный символ кханда.

Иногда символы бывают более изощренными. А зачастую – и вовсе непонятными для профанов, далеких от дальнобойного мира.

Вот священная птица Гаруда держит в своих когтях весь шар земной: Гаруда – это транспортное средство бога Вишну, а значит – главный среди перевозчиков. Мир опоясывает лента с надписью: «Сие нарисовал Баруах Бертола, Ассам. Телефон:…»

У индийских грузовиков, при всем их многообразии, есть свои каноны красоты. Например, цвет: грузовики почти никогда не бывают полностью синими, зелеными или, не дай бог, серыми. Чаще всего встречаются веселые рыжие борта:

Традиционный способ погрузки угля – в тазах на голове 

Грузовики Тата гоняют по дорогам Индии в хвост и в гриву. Они не очень дорогие, потому и надежность их может несколько «хромать».

Иногда у них подкашиваются ноги колеса, и они утыкаются мордой в асфальт. Даже священный Гаруда тут не помог 

Первым делом разгружают и увозят дальше по назначению уголь. После уже думают, что делать с загнанным бедолагой 

Иногда случается и печальное:

Этой машинке повезло – кювет здесь не очень глубокий 

 
Передвигаться на велосипедах среди колонн грузовиков – удовольствие небольшое. Зато многочисленные окружающие водители и механики всегда готовы прийти на помощь в трудную минуту.

Вы думаете, все современные велосипеды используют эксцентрики? Только не индийские. Как только часть команды с ключом на 15 оторвалась от нас – я проколола заднюю шину. И сразу же образовалась техническая группа поддержки, с ключами и умелыми руками.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Поворот за поворотом, вверх и вниз по холмам Мегалаи мы крутим педали на восток, в сторону объятого восстанием Манипура. Впереди, сзади и сбоку надсаженно ревут огромные мятые «Таты», под завязку груженые углем. «С дороги, мелюзга!» - сипло гудят они своими клаксонами. На подъемах Рома и Глеб разгоняются и прицепляются к кузову ближайшего грузовика. «Тата» недовольна, а водитель высовывается в окно, оборачивается и расплывается в улыбке, совершенно наплевав на безопасность дорожного движения.

Дорожные рабочие приветствуют наш караван

С приближением темноты движение на дороге остается таким же плотным, но нас на велосипедах уже совсем не видно. Надо срочно останавливаться на ночь, пока не сбили. Вдоль дороги нет ни единого места, где можно было бы поставить палатку – если не деревня, то угольная шахта или гаражи для «Тат». Собираемся впятером – Рома, два Глеба, Наташка и я – посреди большой деревни у чайной лавки, заказываем кофе и принимаемся строить глазки всей площади одновременно. Толпа вокруг нас быстро густеет, мы заказываем кофе ей тоже. Кажется, девчушка из чайной лавки должна быть нам очень рада – столько кофе она не варила никогда в жизни. «Нет, спать к себе не пущу!» - отвечает она на наш предельно галантно заданный вопрос, и с грохотом захлопывает ставни лавки. Толпа смотрит на нас сотней глаз, пьет кофе, все понимает, но предложений делать не торопится. С края площади кто-то кричит поверх голов: «Эй, помните меня?» В темноте уже ни черта не разглядеть, но на всякий случай Рома кричит: «Еще бы!». Через толпу кофеманов к нам прорывается мужчина: «Я Зэд, Зэд я!» «Зэд из дэд», - отвечаем ему машинально. Толпа замирает от этого откровения. Неужели они не смотрели «Криминальное чтиво»?

Сейчас не время вспоминать, где мы могли видеть Зэда, время идти в атаку. «Зэд, скажи, нельзя ли у тебя переночевать? Нам много не надо – любой угол под крышей». Кажется, Зэд уже не рад, что прорвался к нам сквозь толпу. Но на него обращены все взгляды, и он не знает, как выйти из положения, не потеряв лицо. «Поезжайте за мной», - бурчит он себе под нос, садится в машину и скрывается в темноте.

С Зэдом мы подружились быстро и легко. По велению сердца он автомеханик, специалист по тюнингу спортивных мотоциклов. По факту – разнорабочий. Мало кто в мегалайской глубинке имеет спортивный мотоцикл, и совсем никто не видит смысла в его тюнинге. «Эх, деревня…», - вздыхает Зэд. Мы приглашены в дом мамы Зэда, маленькой прямой как струна женщины с ясными глазами и безмятежной улыбкой. Спокойствие домашнего приюта, оказывается, не просто далось этому дому и его хозяйке. Много лет назад она вынуждена была бежать от побоев мужа в далекий Бутан, жить там с буддийскими монахами, и вернулась на родину только после его смерти.

Прачки на ручье в деревне Зэда. Здесь принято стирать белье, не используя моющих средств, а отбивая его о камни. Белье, действительно, становится чистым. Одна проблема – много стирок оно не выдерживает.

Мама Зэда внимательно выслушала наши сбивчивые рассказы о том, откуда мы взялись и куда направляемся, и не терпящим возражений голосом провозгласила: «Зэд покажет вам, как живем мы, кхази. Вы должны узнать наш народ!» Наш моральный уровень и так позволял желать много лучшего, а тут еще и ужин – лучший, который мы ели в Индии… Одним словом, нас сломали. Мы остались в доме Зэда на несколько дней.
 
За эти дни мы увидели вживую всю коллекцию домашней утвари кхази, представленную в музее в Шиллонге, познакомились с целым народом, улыбчивым, жизнерадостным. Зэд сопровождал нас повсюду, и еще его двоюродный брат, мальчишка по имени Whyme.

Наша компания и семья Зэда. Слева направо: мальчик Whyme со взглядом, оправдывающим его имя, Зэд, я, два Глеба, Рома. Перед нами стоят мама Зэда и его младший брат. Наташа снимает.

Как-то вечером мы проговорились Зэду, что у нас есть с собой веревка и инструменты для спуска и подъема по ней. «А вы можете спуститься в …пещеру?» - театральным шопотом спросил Зэд. «Да раз плюнуть!» - мне хотелось произвести на Зэда впечатление. «Тогда завтра мы отправляемся в лес. Там, в лесу, есть очень странная пещера. Собака летит туда очень долго, а потом долго оттуда лает», - в Зэде, кажется, проявлялся талант естествоиспытателя. «Но до дна никто не добирался. А еще в деревне говорят, что туда однажды нехорошие люди сбросили мальчика. Убили и сбросили…» Зэд замолчал, ожидая реакции слушателей. Слушатели с сожалением посмотрели на меня. «Ну, того… Я немного не в форме…» - я, видимо, чувствовал себя как Зэд, когда мы попросились к нему ночевать. Эта же мысль не позволила мне отказаться.

Искпедиция в пещеру

Назавтра к пещере вышла большая толпа – мы пятеро, Зэд, Whyme, и еще десяток сочувствующих. Whyme шел прямо передо мной и рассказывал, что мы видим по сторонам: «Вот это дом моего брата. Это – забор моего брата. Это – поле моего брата. Это – две кучи углей, большая осталась после сжигания людей, маленькая – после сжигания детей. Это – просто мусорная куча». Я довольно долго не решался поинтересоваться, каких именно людей они там сожгли. Потом спросил. «Мертвых, конечно! Мы же христиане!»

Погребальный костер на задворках деревни

Неожиданно вся колонна остановилась, будто наткнулась на стену. Зэд, плавными крадущимися шагами, двинулся в сторону, при этом не отводя взгляда от какой-то точки на тропе. Я не видел ничего особенного, мои друзья тоже. Но все кхази стали вдруг непривычно серьезными, и внимательно следили за действиями Зэда. Тот, наконец, остановился, сплюнул, будто во рту у него стало горько, и сказал: «Магия! Точно!» Он показал нам на тропе еле-видный символ, похожий на букву С.

Колдовской символ на тропе

«Наступишь – пропадешь!» - заверил он. Я попробовал деликатно объяснить Зэду, что это чушь собачья, что такой знак можно разглядеть где угодно на любой лесной тропе. В это время из кустов вынырнул Whyme, и молча потянул Зэда за собой. В кустах обнаружилась соломенная кукла, укутанная в тряпки.

Соломенная кукла

Зэд перестал меня слушать, вернулся на тропу, и исчез в кустах с другой стороны. Оттуда он вышел очень довольный, держа в руках кольцо, связанное из бамбука.

Бамбуковое кольцо

Пробормотал что-то над куклой, зацепил куклу кольцом за шею и повернул ее от тропы. Затем разорвал бамбуковое кольцо, снова что-то пробормотал и откинул кольцо далеко в сторону. «Чертова ведьма пожалеет, что устроила здесь западню. Мы, христиане, должны бороться с этими дремучими пережитками!» - провозгласил он с чувством выполненного долга.

Надпись на лесной тропинке «God tech me», что, вероятно, значит «Господи, наставь меня на путь истинный».

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Богомол путешествует по лесу у Ромы на плече

Оставшийся путь до пещеры мы преодолели без новых открытий – больше ни сожженных младенцев, ни кукол вуду нам не встретилось. Таинственная пещера располагалась в аккуратной карстовой воронке и представляла собой круглую дырку в земле диаметром около метра. Кхаси встали поодаль от пещеры и принялись вытягивать шеи, как лебеди в брачных играх. По-моему, они не проходили в школе, что свет – не пуля, распространяется по прямой, а не летит по параболе. И честно пытались заглянуть с трех метров в вертикальный колодец. «Туда один товарищ спускался. Дооолго лез, но до дна не долез», - начал былину Зэд. «Долез до трупа другого товарища, подцепил его на веревку и вытащил, а дна даже не видел», - подхватил другой кхаси. «Мы туда кидали бревна, они падают в пещеру и исчезают, не слышно, как о дно ударяются. Однако, глубокая пещера», - продолжал следующий. Коротко говоря, напугали меня до дрожи.

Та самая пещера

Я навесил единственный наш сорокаметровый конец веревки за ближайшее дерево неизвестной мне породы, кинул веревку в черный зев пещеры, перекрестился и полез. Довольно быстро выяснилось, что пещера состоит из двух почти равновеликих частей. Первый уступ – высотой метра в три, со дна которого и достали тело человека. И второй уступ – высотой четыре метра, приводящий на покрытое мягкой глиной дно пещеры. Все. Дальше не было не то, что хода, даже щелки, чтобы просунуть нос. На глиняном дне в художественном беспорядке были разбросаны бревна наших исследователей и скелеты существ-неудачников, которых угораздило сверзиться в пещеру. В центре лежал почти разложившийся труп большой собаки, и всю полость пещеры наполняли мерзкие жужжащие, крупные как оливки навозные мухи. Они были возмущены моим поведением и тем, что их оторвали от трапезы.

Кхаси ждут историю

Я страшно разозлился на бестолковых кхаси. Пока лез из пещеры наверх, я придумывал, какую бы леденящую историю рассказать кхаси про «таинственную пещеру». Чтобы пробрало. Вылез, посмотрел на их открытые рты и остановившиеся глаза – и рассказал правду. Мне не поверили! Тогда я предложил любому слазить в пещеру и убедиться во всем своими глазами. «Полезете?» - спросил я злорадно. «Конечно, полезем», - хором ответили кхаси и вытолкнули вперед маленького Whyme, - «вот он полезет». Ну что тут скажешь? Не родись «Whyme», а родись «Пойми». Или, еще лучше, «Займи».
 
Вы уже заметили, что многие имена у кхаси звучат как английские слова. Свойство ли это их языка, или так наследили английские колонисты – не знаю. Англоговорящие кхаси этого стесняются, и придумывают себе звучные прозвища. Однажды Зэду надоела наша дразнилка «Зэд из дэд», он достал свой паспорт и длинным ногтем подчеркнул слово Never на первой странице. Это и было его настоящее имя.

Волы на дороге

Пока я снимал веревку и паковал ее в рюкзак, выяснилось, что мы теперь герои, и нас хочет принимать у себя в доме матриарх деревни – она же мама жены Зэда. (Именно матриарх, ведь у кхаси верховенство в семье передается по женской линии). Специально для нас накрыли длинный стол, сервировали его серебряной посудой и разожгли в ванной комнате жаркий очаг. Да здравствует мыло душистое и горячая вода – вместе они за десять минут способны сделать человека из любого бродяги!

Омовение Глеба

За столом мы вели с хозяйкой дома куртуазные беседы. «Куда благородные доны желают отправиться дальше?» «В овеянный легендами штат Манипур, о благороднейшая из кхаси». «В Манипур, в этот dustbin?! Да что там делать?» (Dustbin – мусорное ведро (англ.), буквально «ведро пыли».) Надо сказать, мы уже не в первый раз встречали такую категоричность при упоминании Манипура. Нас отговаривали туда ехать все поголовно. Во-первых, там постоянно конфликтуют разные племена. Во-вторых, они дикие. В-третьих, там много оружия и наркотиков. В-четвертых, там могут остановить на дороге бандиты, раздеть и разуть. В-пятых, … Как видите, набралось уже достаточно причин, по которым мы обязательно должны были доехать до Манипура.

В черно-белом клетчатом платке – матриарх кхаси. Девушки греют руки над угольным обогревателем.

Старая хозяйка дома оказалась мудрой женщиной. Она не стала отговаривать нас, а только заметила: «Не поезжайте в Манипур на велосипедах. Возьмите Сумо. На велосипедах будет очень-очень плохо – захлебнетесь пылью».

Погрузка велосипедов на Сумо похожа на игру в бирюльки. Надо сложить 5 велосипедов один на другой так, чтобы при прыжках на ухабах не отломилась ни одна пластиковая шняжка.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Последняя маленькая история о мегалайцах, прежде чем мы нырнем в пыльные глубины опасного Манипура.


Эту женщину тоже зовут говорящим именем, Бетель – и она, можно сказать, олицетворяет целый народ кхаси.

Во-первых, её имя говорит о христианстве: в оригинальном написании наша героиня, конечно, Bethel – это ветхозаветный библейский город. В Мегалае кроме патетических Never и Whyme? можно встретить целую россыпь уже подзабытых европейцами имен – маленькие темнокожие мальчики и девочки сплошь ветхозаветные Эбенизеры, Нои, Руфи и Юдифи.

Бетель держит маленькую забегаловку на «угольной» трассе, посетители в основном, дальнобои. Забегаловка – сколоченный из досок сарай, обклеенный вместо обоев газетами (газеты регулярно обновляются, в ожидании чая можно почитать о политических скандалах позапрошлого месяца), она стоит за поворотом и её плохо видно с дороги, но Бетель не унывает. Мы ввалились к ней в темноте с велосипедами с традиционной русской присказкой: «Не нальете ли чаю, а то так есть хочется, что переночевать негде?» Бетель не испугалась. Раскочегарила печку, принесла традиционный угольный обогреватель и начала бодро метать на стол всю наготовленную, но так и не проданную за день еду.

Ночью любая забегаловка может превратиться в уютный отель

Мы впятером сделали ей, наверное, недельную выручку; потом с разрешения Бетель сдвинули в сторону столы и стулья и уснули крепким сытым сном. Когда мы проснулись, у забегаловки уже полным ходом шла работа: Бетель не теряла времени даром, полученные деньги сразу же пошли на новую вывеску.

Поверьте, для индийской глубинки это что-то почти невероятное. Здесь на каждом углу сидят люди, продающие бананы, сигареты или пан, и продавать они будут ровно их же, на том же самом углу, десятки лет, и передадут эту лавочку детям, и дети будут торговать тем же самым, сидя на том же ящике и не пытаясь ничего изменить. Предприимчивая женщина – это вообще что-то из области фантастики. Но только не для матрилинеальных кхаси.

Старая вывеска

Бетель очень гордится своим именем. И она понятия не имеет о том, что это ветхозаветное имя и название библейского города.  

Для неё, как и для всей Юго-Восточной Азии, бетель – это растение. Его листья вместе с кусочками ореха одноименной бетелевой пальмы и гашеной известью жуют здесь повсеместно. Жуют и выплевывают. В Индии эта смесь называется пан (paan). Привычка к пану стара, как мир.

Кусочки ореха, известь и иногда другие специи заворачиваются в листья бетеля. Смесь вызывает повышенное слюноотделение и легкий наркотический эффект.

Орехи содержат большое количество красного пигмента – слюна становится угрожающего темно-красного цвета.

Проще говоря, по улицам тут ходят люди, со слегка расширенными зрачками, беспрерывно плюющиеся ярко красной слюной. Поначалу жутковатые красные пятна на асфальте и стенах кажутся последствиями грандиозного мордобоя, очень впечатляют. Привыкнув, относишься к этому спокойнее, но выглядит это все равно неприятно. Сейчас в приличных заведениях даже начали вешать таблички о запрете на плевки.

В Мегалае бетель жуют все, от мала до велика, мужчины и женщины. От долгого жевания слизистая становится красной, как у этой женщины, как у нашей Бетель.

Кхаси считают бетель своим национальным достоянием. Бетель – символ гостеприимства Мегалаи. Гостю полагается в первую очередь предложить немного пана, и вежливый гость обязательно пожует его вместе с хозяином. Кхаси, великие мастера рассказывать истории, рассказали нам на это счет довольно кровавую легенду:

«Некогда жили на земле два друга, У Рибха и У Бадук. Они выросли вместе, но один остался бедным крестьянином, а второй разбогател, удачно женился и стал жить в другой деревне. Бедный друг часто ходил в гости к богатому, и тот щедро его угощал. Однако в богатой деревне стали поговаривать: что же ты сам не пригласишь друга к себе и не угостишь его? У Бадук пригласил богатого друга, вернулся домой  и понял, что у него не найдется ни рыбы, ни курицы, ни даже горстки риса. Он прошелся по всем соседям, упрашивая одолжить ему еды, но вернулся с пустыми руками. Тогда с горя он схватил нож и зарезал себя. Жена, придя домой, увидела У Бадука с ножом в груди, выхватила тот нож и тоже себя зарезала.

Как раз в это время в дом пробрался вор. Он нашел двух зарезанных людей и понял, что его обвинят в убийстве. Как вы понимаете, и он схватил тот же нож и последовал их примеру.
Когда приехал У Рибха и узнал о трагедии, он начал горячо молиться богу, умоляя его дать всем людям возможность быть гостеприимными, вне зависимости от их достатка. Бог услышал его молитвы, и на месте трех тел выросли три растения: бетель, бетельная пальма и табак. Теперь даже бедные люди могли достойно принимать своих гостей и угощать их.»

С тех пор все кхаси, независимо от их достатка, неизменно предлагают своим гостям бетель и табак, и этот жест считается более важным, чем предложение крова и трапезы.

Так выглядят спелые семена арековой, или бетельной, пальмы.

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Равнины и горы Манипура

Индийский штат Манипур был открыт для посещения иностранцами 1 января 2011 года. За 2011 год лишь несколько десятков туристов посетили его. Виной непопулярности штата – плохие дороги и еще худшая репутация. Половина всех нелегальных вооруженных группировок Индии действует на территории Манипура. Часть племен борется за независимость, часть враждует между собой. Индии непросто удерживать здесь власть. Базы «альтернативных армий», как они сами себя называют, находятся через границу в Мьянме, на территориях, не контролируемых мьянмарским правительством. 
 
Про Манипур в Индии ходит много сплетен и кривотолков. «Знатоки» в Ассаме рекомендовали нам передвигаться днем, когда дороги контролируются правительственными войсками. «Специалисты» в Мегалае, напротив, советовали нам ездить рано утром и поздно вечером, когда группировки повстанцев еще/уже спят и не устраивают засады на дорогах.

На фото в газете Seven Sisters Post – вожди вооруженных формирований народа нага.

Самые серьезно настроенные группировки издают газеты, которые можно купить и за пределами Манипура. Газета народа куки. На фото – собственная «милиция» куки.

Индийские газеты писали, что в настоящее время в острой фазе находится конфликт между племенами куки и нага. И те и другие мечтают о собственном государстве, в крайнем случае, автономии в составе Индии – Кукналим и Великий Нагалим соответственно. Оба племени придумали границы для своих воображаемых стран. И надо ж такому случиться, что эти границы пересеклись! Наги немедленно обратились к правительству Индии с таким заявлением: «Мы с вами 30 лет назад заключили перемирие, и даже его соблюдали. Но воевать мы не разучились, и, если вы не хотите вспомнить, что такое война с нага, советуем вам разрешить возникший конфликт как можно быстрее!» Думаю, ответственные лица в Дели почувствовали себя не слишком уютно после этого заявления. Много лет воины нага, охотники за головами, были кошмарным сном индийского правительства. «А пока», - пишет индийская газета, - «нага заблокировали все дороги, ведущие в столицу Манипура, и не пропускают туда никакие товары – включая продукты питания и медикаменты. С теми, кто пытается прорвать блокаду, поступают максимально жестко – сжигают машины вместе с товаром».

Первый из серии постов на въезде в Манипур из Ассама

Мы не везли в революционный штат никакого товара, и это давало нам робкую надежду добраться до Имфала, столицы Манипура, живыми. Из моего дневника: «Дорога дошла до границы Манипура и испортилась. На границе нас трясли на 4 блок-постах подряд военные и полиция, но пропускали. Дальше населенка закончилась и начался сущий ад. По дороге идут грузовики, желтая пыль стоит в воздухе. У нас в заднем отсеке [Сумо] она висит пеленой. У меня обострение гайморита. Манипур – точно dustbin. Дорога разбитая, двигаемся дай бог 10км/ч. Вдоль дороги идут и идут военные группами по 2-6 человек. Многие закрывают лица повязками от пыли, у всех автоматы. На нас смотрят недоуменно. Рома седой от пыли, я стараюсь дышать через куртку, но все равно мне плохо. У всех нас – сухой грудной кашель. Время тянется бесконечно. Говорят, ехать еще 12 часов».
 
Мы так и не узнали, что везли сотни грузовиков, направляющихся вместе с нами в Имфал. Вероятно, наги ослабили режим блокады. Однако в существовании вооруженного противостояния сомневаться не приходилось. Из моего дневника: «Вдоль дороги много сгоревших грузовиков – разборки ребелов. Часто останавливают люди то в форме, то в штатском – смотрят, кто едет. Один сразу стал орать и хватать за велы на крыше – думал, товар. Увидел иностранцев и успокоился».

Сожженный грузовик на дороге в Имфал

Через почти 18 часов езды мы, наконец, прибыли в Имфал. Из моего дневника: «В 22-30 Сумо останавливается. Нас выгружают на берегу пыльной реки. Горят костры. Редкие люди бродят вокруг. Холодно. Мы собираем велы – они пыльные, как Луна. Едем куда-то. Гигантская развязка. Огромные дома. Широкие освещенные улицы. Город не индийский, а будто китайский. Не видно гор мусора. Он огромный. Военный патруль помогает нам найти отель. Там есть горячая вода. Трудно поверить».

На улицах Имфала

Только во второй половине следующего дня мы нашли в себе силы выползти из гостиницы. Уходить в леса к повстанцам хотелось уже не так остро, и для начала мы решили совершить велопроменад по самой главной туристической магистрали Манипура – от Имфала до озера Локлак. Из моего дневника: «В поселке Wangoi останавливаемся купить овощей. Глебушку на рынке взяли в оборот носороги и потребовали вернуться в Имфал. Иностранцам здесь нельзя. Препираемся, тянем время. Сели в местной забегаловке. Носороги считают, что мы это есть не будем. Здесь дают только чай, дикий чеснок и бора-бора (манипурское жареное блюдо из гороха, чеснока и яйца – вкусно). Больше нет ни-че-го. За нами прислали грузовик. Пока нас загружали, подъехали колоритные военные – выше меня, сикхи, с камуфляжными повязками на лицах и турелью на машине. Объяснили, куда не надо соваться. Соваться не надо никуда. Я спросил, почему. Майор ответил: «Ну ты сам знаешь». Нас отвезли в тот же отель. Вчера привозят среди ночи военные, сегодня – полиция. В отеле не удивляются».

Ночь. Трасса. Товарищ майор дружелюбен, но тверд. Туристам не место в районе боевых действий!

 
…Будет ли продолжение нашего путешествия в Манипуре? Это вопрос.

(c) Александр  Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Стоит только преодолеть пыльную завесу въездных дорог, посты, проверки и первый шок от постоянных встреч с вооруженными людьми (большей частью, вежливыми и дружелюбными) и отказаться от попыток следовать рекомендациям для туристов (их всего две: не покидайте «безопасную» столицу и посетите озеро Локлак, проследовав для этого на автомобиле по охраняемой трассе), как Манипур из dustbinа превращается в интереснейшее место. Главный секрет – не оказываться на трассах в сумерках и темноте, когда первый же встречный патруль вежливо, но твердо изыщет возможность отправить вас назад в Имфал – «исключительно ради вашей безопасности».

Прекрасная сторона Манипура

В сердце Манипура, где уже не жгут грузовики и пыль закатана под асфальт, довольно спокойно. Это можно назвать вооруженным миром – у всех сторон: правительства, повстанцев, народного ополчения хватает оружия и ума, чтобы не начинать его использовать. Трудно судить по нескольким проведенным здесь дням, но такое сложилось ощущение. Население привыкло к военному присутствию и почти не замечает его. Экономические блокады тоже на удивление мало сказываются на жизни обычных людей – только бензин и газовые баллоны очень дорогие, жалуются все. Но машин на дорогах меньше не становится. И такая есть ещё особенность – племена не доверяют друг другу и рассказывают небылицы о тех, кто живет в соседней деревне: «Наши-то вам помогут, а к соседям не суйтесь! Дикари-с!»

При таком оживленном трафике трудно поверить, что цена бензина доходит до 200 рупий – это 130 рублей. Но на волов пересаживаться не хочет почти никто.

Глобально, Манипур состоит из двух миров, населенных совершенно разными людьми. Первые – это люди равнин, мейтеи. Их называют также манипури, ибо они составляют основное население штата. Вторые – это люди холмов, многочисленные племенные народы: куки, зоу, пайте, хмар и другие. Одних только нага здесь восемь разных кланов со своими языками и традициями (всего их более 30 – в Манипуре, Нагаленде, Аруначале и Бирме).

Мейтеи – древнейший народ воинов и земледельцев, имеющий длиннейшую историю государственности и записанную (!) хронологию, восходящую к королю Нингту Кангба - 15-му веку до нашей эры (только подумайте, это бронзовый век, времена правления Хатшепсут в Египте, расцвета крито-микенской культуры!) Только в конце 19 века пришли войной англичане, разбили манипурские войскав битве при Кхонджоме (Khongjom) и Манипур потерял удерживавшийся 35 веков суверенитет.

У мейтеев была древняя религия – санамахи, согласно которой, бог Солнца, Саннамахи (Sannamahi), создал землю и все сущее, а управлять этим добром был послан драконоподобный бог Пакангба. По некоторым легендам от него и произошли мейтеи.

К 18 веку нашей эры в Манипуре распространился индуизм, слился с местной религией, божества стали трансформироваться в индуистских, и Пакангба превратился в Великого нага, аналога Ананта-Шеши – бесконечного и неизменного змея, в кольцах которого отдыхает бог Вишну. Символ Пакангбы в виде кусающей себя за хвост змеи часто можно встретить в Манипуре.

Вот он, хитросплетенный манипурский Уроборос

А так выглядит посвященный ему храм

Трудно сказать, что сохранилось от древнейшей культуры, но строят мейтеи с королевским размахом. Этот храм находится в небольшой деревушке, в нескольких десятках километров от Имфала. На другом конце той же деревни стоит совершенно невообразимое для этой местности сооружение – мы чуть с велосипедов не попадали:

Циклопических размеров кинотеатр «Мачусинема», смесь диснейлендовского замка и дворца, построенного джином из лампы. Почему? Для кого?? Только эхо было нам ответом – ворота заперты и вокруг ни души…

Вдоль дорог на полях трудятся крестьяне. Приезжают на рабочее место на машинах и мотоциклах, а работают по старинке. Вот, например, классическое применение русского народного способа, прямо по Ожегову: «веять – очищать (обмолоченное зерно) от мякины и сора, подбрасывая его деревянной лопатой в направлении против ветра». И деревянная лопата в наличии. Только мейтеи сами создают ветер плетеными циновками. Что получается, не вполне понятно, поскольку машут они со всех сторон одновременно. Но выглядит красиво – как танец.

Веяние зерна

Кислый школьник едет учиться в соседнюю деревню на крыше желтого школьного автобуса.

При желании, можно, найти и обещанную манипурскую помойку

На дороге среди идиллических пейзажей время от времени напоминают, что вы в неспокойном Манипуре

«Профилактический» пост. На таких никого обычно не бывает, но время от времени они применяются по назначению; рядом иногда можно встретить выложенный цементными мешками дот .

И, разумеется, встречаются военные формирования всех мастей. Вот, например, бронированная Тата CRPF – Central Reserve Police Force, одного из восьми подразделений вооруженных полицейских сил Индии. Главная задача этого подразделения – усмирение повстанцев. Они и присутствуют только в бунтующих штатах.

Бронированный автомобиль CRPF

Штаб квартира 109 батальона вооруженных полицейских сил по борьбе с мятежниками

Неожиданно для нас, CRPF занимается и совсем нехарактерной для вооруженных сил «зеленой» деятельностью:

Присоединяйся к нам в деле защиты Земли и озеленения места, где мы живем. Даешь обязательство посадить дерево и сделать Манипур ещё более зеленым! – призывают командир и весь личный состав батальона 109, Центральных резервных полицейских сил Индии, Манипур. Нам бы такие силы!

А есть и такие военные, они играют в свадебных оркестрах. Тоже прекрасно.

…Но это все на равнине, а нас, разумеется, тянет в холмы, к нагам. Информации нет никакой, только карты и снимки. После выдворения нас в Имфал Сашка погружается в недра навигационной системы и через пару часов выдает нам простой и гениальный план маршрута. Следующим же утром мы стремительно выбрасываемся из города, выжимаем педали вверх, в первые гряды холмов и, не снижая скорости, сворачиваем на мелкую проселочную дорогу. Через пару часов мы в Тайе – и это деревня тангкульских нага.

Первым же человеком, прибежавшим к нам, был школьный учитель, Асо. Англоговорящие школьные учителя северо-востока Индии – благословение для путешественников. Это наша первая «финка», которая отправит нас к «лапландке» из следующей тангкульской деревни; мы начинаем учить язык, записываем названия деревень, расспрашиваем про обстановку и военных. В Тайе свое ополчение.

Народное деревенское ополчение носит ружья на ремне от Версаче – а вы думали, глушь, провинция?

Да, и мы ожидали глушь и деревню, а ведем интеллигентные беседы в чайной (да, в Тайе есть чайная!), а во дворе играют в шахматы дети.

Рома расспрашивает юного местного политика

Трудно представить себе такую картину в холмах Аруначала

Асо и мне предлагает партию - в «китайские шашки». И дважды громит меня с большим преимуществом…

Вот вам и дикие племена, головорезы, охотники и повстанцы. То ли будет дальше!

(c) Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Мы все-таки вырвались из манипурской «зоны безопасности». Из моего дневника: «Учитель предупредил о полиции в деревне Литан. Перед деревней Рому останавливают военные, но отпускают. Плотной группой проезжаем Литан, после деревни сворачиваем на плохую дорогу в горы». Дальше до самой бирманской границы не должно быть ни полиции, ни военных. Только несколько деревень, о существовании которых мы знаем по спутниковым снимкам.


Дорога оказалась довольно плохой, и забирала все вверх и вверх. До первой деревни доехали в сумерках. В свете уходящего дня домики на склоне, утопающие в цветах, напоминали иллюстрации к сказкам Андерсена.

Вечерняя фея

Из густеющего воздуха перед нами соткался босой мальчик, назвался Мозесом и, почти не касаясь земли, проводил нас к дому пастора. Там, казалось, только и ждали нашего появления. Домочадцы пастора затеяли радостные хлопоты по нашему устройству на ночь, будто мы – любимые родственники, а не подозрительные бородатые молодчики, которых вытолкнул лес, не желая оставлять у себя на ночь. Из моего дневника: «Приняли нас очень хорошо. Я отошел в темноту воевать с гайморитом – промывал нос йодно-солевым раствором. Из темноты ко мне приблизился огонек. Маленькая девочка несла свечку, за ней шла женщина с подносом, на котором дымился стакан с чаем. Они встали рядом и терпеливо смотрели, как из меня изливается поток соплей, пока мне не стало неудобно».


В доме нас усадили на плетеные табуреты вокруг жарко горящего очага, пастор сел вместе с нами и повел рассказ о своем народе. «Мы – нага, наш клан – тангкул. Блокада дорог в Манипуре – наших рук дело. Правительство Манипура пытается отобрать у нас землю и передать ее куки – пришлому из Бирмы народу. Нага этого не допустят. Мы живем на этой земле тысячу лет, мы – часть Великого Нагалима. 60 лет назад нага помогли англичанам в их большой войне, и англичане обещали нага независимость¹. Но англичане как дали слово, так и взяли его обратно. Мы стали частью Индии против нашей воли, а теперь Индия хочет отдать наши земли чужакам».

Из нагской газеты в доме пастора. Можно видеть, что Великий Нагалим включает в себя весь Нагаленд, куски Манипура, Ассама и Аруначала, часть Бирмы и чуть-чуть Китая

Свою историю пастор рассказывал без тени агрессии – мягко и немного печально. И в то же время не вызывало сомнений, что за каждое из этих слов будут насмерть стоять сотни мужчин нага из клана тангкул, беспощадных воинов и добрых христиан. На минуту из деревни, потерянной в джунглях, я молнией дежавю перенесся в армянскую деревню на берегу Воротана. Я был в гостях у семьи армянского военного журналиста, мы пили тутовый самогон и беседовали о карабахском конфликте. Никогда до той минуты я не встречал более добрых, внимательных и искренне гостеприимных людей. Никогда до того я не видел в людях столько твердости стоять за свою землю до последнего вздоха.

Пастор нашел идеального собеседника – Рома готов сутками слушать, если история интересная

Пока мы, затаив дыхание, слушали хозяина дома, в противоположном углу начались приготовления к праздничному ужину. Из моего дневника: «Несмотря на экономическую блокаду, для нас зарезали двух кур. Кур в деревне убивают странно – втыкают перо в позвоночник пониже черепа. Видимо, чтобы парализовать. Кровь не сливают – калории. Ощипывают и кладут прямо в очаг. Жарят живьем?».

Приготовление курицы

На запах курицы и на слухи о прибытии к пастору важных гостей в дом начинают стягиваться люди – приходят по одному, по двое, подсаживаются к очагу. Пастор улыбается: «Сюда даже индусы не забредали уже много лет, а иностранцев не было никогда. Вы – не только мои гости, но и событие для всей деревни». Жители деревни ни о чем нас не спрашивают – мы слишком другие для них. Зато они многое хотят нам рассказать – про то, как опасно жить рядом с границей, про упавший в джунгли самолет, про новую школу и неурожай риса. Кроме пастора по-английски что-то сказать может только тощий парнишка с бельмом на одном глазу и мечтательным взглядом в другом. Но его накрепко взяла в оборот Наташка – они с парнишкой в углу комнаты составляют тангкульский разговорник. Пастор в одиночку добросовестно пересказывает нам все, что накопилось на душе у его прихожан – и час, и другой, и третий. Потом сдается: «Гости устали, весь день ехали, хотят спать! По-о-о домам!» В этот момент и мы понимаем, что хозяин дома совершенно прав. Найти бы силы дойти до кровати! Какая-то мысль не дает мне провалиться в сон, жужжит в голове. Ах да, самолет! Покажите нам самолет, упавший в джунгли. «Будет, будет вам завтра самолет. А пока – марш в койку!» - командует старый нага, едва достающий мне до подмышки, в прошлом охотник за головами, мудрый католический священник.

Ворота деревни

------------
1 Это чистая правда. В 1942-1945 годах Англия попросила у независимых тогда нага разрешения на перемещение войск по территории, принадлежащей нага – из Индии в Бирму. Эта дорога была необходима Британии, чтобы противостоять японцам на территории Бирмы. Нага разрешение дали, но взяли с англичан слово, что те придут им на помощь, если независимость нага окажется под угрозой.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Шасси «японского» самолета

Утром пастор отрядил юного Мозеса искать с нами самолет, а сам ушел по делам. Мозес дождался, пока мы закончим завтрак, но никуда нас не повел. Он стоял перед нами, переминался с ноги на ногу, и бросал сумрачные взгляды исподлобья. Наконец, отважился спросить:
- А вы, того, не японцы?
- Да разве ж мы похожи на японцев? – хором удивились мы. Честно говоря, с высоты моих неполных двух метров казалось, что Мозес гораздо больше похож на японца, чем любой из нас.
- Почем мне знать, как они выглядят? – с вызовом ответил Мозес. - Я никогда не видел японцев, и никто в деревне не видел. Но я знаю, что они наши враги! Я думаю, что вы японцы и пришли за своим самолетом. То есть думал…


Самолет нам посмотреть не удалось – до него оказалось идти не то день, не то два. Упал он во время Второй Мировой и, по мнению деревенских, принадлежал японцам. Многие жители деревни ходили на место аварии и растащили по домам все, что можно было унести. На краю деревни жил старый дед, владеющий куском шасси и головкой авиабомбы. Мы отправились к нему в гости.

Манипурское приволье

На первый взгляд дед показался нам безобидным старичком, навечно согнутым радикулитом. Трикотажные штаны с вытянутыми коленями и бесформенная футболка делали его похожим на обитателя дома престарелых. Он, рассеянно улыбаясь, смотрел, как гости крутят в руках ржавые обломки. У дома, под специальным навесом, стояли в ряд несколько копий и лук. Я взял в руки одно копье, взвесил на руке, махнул им в воздухе. Неожиданно дед оказался рядом со мной, выхватил из стойки другое копье и показал – ну что, сразимся? Предложение было смешное – биться на копьях со скрюченным крохотным старичком. Обижать хозяина не хотелось, и я согласился.

Битва!

Очень, даже слишком, быстро я понял, что длинные руки и физическая сила не заменят мне долгих лет практики воина. Дед, подпрыгивая словно на пружинках, неотвратимо приближался, делая по нескольку выпадов копьем в секунду. Он не улыбался. Скакнул вперед, присел и ударил снизу. Не спеша встал, и вот – расплылся в улыбке. Я был убит, острие вошло мне глубоко в печень. Не уведи он копье в сторону в последний момент, моя голова бы годилась только для украшения дома старого хэдхантера.

Битва!

Старый воин дает мастер-класс стрельбы из лука. Из этого лука стреляют не стрелами, а мелкими камушками - по птицам и мелким зверькам.

Вот как выглядит тетива нагского лука – с плетеной площадкой посредине, откуда запускаются мелкие камушки.

Старый нага оказался великодушным победителем и подарил мне копье, которым играл в битву со мной. С Мозесом во главе и копьем наперевес мы еще немного покружили по деревне, пока солнце не встало в зенит. Началась дневная жара, приличные люди уже приступали к сиесте, а нам пора было двигаться дальше по зеленым холмам Манипура.


Пастор с домочадцами вышел проводить нас. Вся благость и спокойствие покинули его, когда он понял, что мы едем дальше, а не возвращаемся назад. «Нет, нет, туда ехать совсем не нужно. Сейчас неспокойное время – в джунглях вы можете столкнуться и с патрулями куки, и даже с залетными боевиками из Бирмы. Там мы уже не сможем вам помочь». Пастор беспомощно развел руками. Вопрос «Зачем???» стоял в глазах десятков людей, собравшихся перед домом. Понемногу он стал просачиваться и в наши тугие головы. Нужно было срочно уезжать. Пастор, видя, что мы уже садимся на велосипеды, на минуту убежал в дом, и вернулся, торопливо складывая листок бумаги. «Возьмите. Это письмо вождю деревни Хундун, его зовут Кейбисан. Он великий и мудрый человек, он вам поможет. И, ради Бога, будьте осторожней в джунглях!»

Вдохновленный примером старого воина, Глеб отрабатывает приемы защиты от неожиданного нападения стаи бешеных куропаток.

По одному из этих туманных хребтов проходит граница Индии и Бирмы. Даже местные с уверенностью не могут сказать, по какому. Там, за границей, в труднопроходимых джунглях, находятся штабы всех армий повстанцев, действующих на территории Семи Сестер – северо-восточных штатов Индии.

(c) Александр Сельвачев
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>

Нага Тангкулы

А дальше было вот что: мы, конечно, страшно хотели набрести по дороге хоть на крошечный хуторок народа куки, посмотреть одним глазком на легендарных «интервентов» и злодеев – что-то подсказывало, что не может мир холмов быть таким «плоским» и черно-белым, как рисуют его нага, при всей нашей к ним огромной симпатии.

Но ни жилья, ни патрулей нам так и не встретилось, и ничего примечательного до самого Хундунга с нами не приключилось – только бесконечные холмы, и дорога в них, как положено таким дорогам: все больше вверх, чем вниз.

Дорога по Тангкульским холмам и загородки на ней от разбредающегося скота

Зато сам Тангкул Хундунг сторицей окупил все сложности пути. Наверное, у каждого, кто идет в никуда, бродит по местам, о которых ничего почти не известно, есть спрятанная глубоко внутри мечта об Эльдорадо, Шангри-Ла или Лориэне – подставьте, что ближе вашему внутреннему эскаписту – белом городе, лесных чертогах, которые откроются вдруг после долгих дней пути по горам и дебрям. О месте, где история пошла по-другому, и время идет по-другому, и где вам по-настоящему удивятся и обрадуются, как посланнику иного мира. В наши дни спутниковых снимков и транспортных средств эта мечта становится совсем эфемерной. Что там Эльдорадо – в путешествиях почти не осталось самого элемента неожиданности.

Тангкул Хундунг

Нет, ни эльфов, ни летающих йогов в Хундунге не живет. Нет золотых чертогов, молочных рек и перламутровых рыбок. А есть вот что: посреди заросших джунглями холмов, совсем в стороне от асфальта и дорожных указателей, где весь наш опыт предсказывал пару бамбуковых хижин и горстку обаятельных аборигенов, мы попали в образцово-показательное поселение и сообщество. Белоснежные домики, утопающие в цветах, аккуратные веранды и балконы, лавочки на улицах, фруктовые деревья в садах. И милые, учтивые жители, от самых мелких карапузов до почтенных матрон.

Милейшие дамы.

Нас тотчас же подхватили под белы рученьки и повели к вождю, отобрали и покатили туда же велосипеды. Во дворе у вождя мгновенно образовались шесть кресел и амфитеатром начали стягиваться люди. Вождь, K.B.Son, замечательно умный, дельный и немногословный человек, тепло нас поприветствовал и занял место рядом с нами в президиуме. Собралась вся деревня, и началась пресс-конференция.

Это Кей.Би.Сан уже следующим утром пишет для нас верительную грамоту в следующие деревни: «Группа из 5 русских. Всюду пропускать, кормить и оказывать всяческое содействие».

Слово захватил шумный учитель. Он обрушил на нас целый поток сентенций и комплиментов, от лица присутствующих, на английском с непередаваемой красоты местными оборотами, он пел нам оды и задавал тысячи вопросов.

«Русские! Какая честь и удача, к нам приехали русские! Я учитель, детей в школе я учу так: кто первый человек, полетевший в космос? Гагарин! Русский! Кто первая женщина в космосе? Валентина! Тоже русская! И первые гости в нашей деревне – русские, какое удивительное, какое судьбоносное совпадение! Мы впишем это золотыми буквами в историю деревни Хундунг!…»

Так продолжалось часами. Мы всерьез начали чувствовать себя звездами космической величины. Только после наступления темноты нас увели в дом на ужин, и весь вечер ещё приходили люди, поговорить о политике и географии, расспросить, рассказать – умные, эрудированные собеседники со своим взглядом на окружающий мир.

Глебы воздают должное тангкульской кухне.

Уже позже, изучая вопрос, мы узнали, что Нага Тангкулы – один из наиболее образованных и продвинутых во всех отношениях малых народов Северо-Востока. В основном, они сами так пишут о себе в интернете – сюда, действительно, почти никто из внешнего мира не добирался. У них есть свое научное сообщество, яркие политические деятели, на тангкульских форумах ведутся вежливые беседы о сохранении национальной идентичности и о цивилизованных методах борьбы за Великий Нагалим. Полтора века назад сюда добирались миссионеры – и весьма успешно. (В деревне Хундунг сейчас даже идет некоторая борьба двух конфессий, есть два храма – и католики проигрывают баптистам в популярности). Но дальше они развивались самостоятельно, выбираясь поучиться у «большого мира» и позаимствовать то, что сочли полезным для себя.

Кухонная утварь тангкулов.

Лёгкий ужин при керосиновой лампе

Кухни – самые традиционные. Так они выглядели и сто, и двести лет назад.

Ещё с вечера нас предупредили: утром будет официальное мероприятие в вашу честь. Самые уважаемые люди придут вас поприветствовать в самой парадной одежде. Очень просим вас запечатлеть это памятное для деревни событие на вашей хорошей фототехнике и прислать нам позже фотографии почтой. (Мы часто и в разных странах пытались прежде попросить адрес, чтобы прислать позже фотографии, наладить переписку. Чаще всего люди понятия не имели, что такое почта. Здесь нам торжественно на плотных белых листах бумаги написали полный адрес все, кто мог, предъявили почтальона и джип, на котором он раз в неделю привозит почту из самого Имфала).

А утром, действительно, пришли старейшины.

Учитель снова что-то пламенно вещает.

Патриарх

Дамы не одобрили походные ботинки и выдали для фотосессии розовые туфельки.

Исторические кадры, для пущей важности мы расчехлили штатив – не хватает только черной накидки и вспышки в руке.

А вот так ткут эти чудесные тангкульские шали – у окна, теплыми ясными вечерами, с видом на холмы Манипура.

Экономическая блокада сказалась на жизни Хундунга таким образом: электричество здесь выдается через день: например, в 8 утра в понедельник включаются генераторы, и в 8 утра вторника они выключаются на сутки. Во вторник все просто включают заряженные за понедельник аккумуляторы. Но они бы и вовсе без света посидели – если бы это могло помочь делу Великого Нагалима.

Нам сложно быть объективными – мы крепко подружились с одной из сторон конфликта и совсем не познакомились с другой. Но нам наше пребывание у Тангкулов очень напомнило посещение академгородка: резервации образованных, доброжелательных людей посреди джунглей – в данном случае, самых настоящих. Кто знает, может быть, свободный Нагалим мог бы быть весьма интересным государством?..

После фотосессии началась церемония одаривания: мне предложили выбрать лучший шарф из гардероба жены Кей Би Сана, Саше вручили старую каменную трубку, Глебу подарили отличную рогатку. Пастор нес нам книжку псалмов на тангкульском, учитель – расписание школьных праздников. Нас снова кормили, расспрашивали, звали в гости.

Трудно уезжать из таких мест. Всегда находится сотня поводов остаться – доработать словарь, посмотреть строящуюся церковь, снять всех прекрасных бабушек деревни и перепробовать все их блюда. Побездельничать в комфорте, застрять вне времени. Но нужно двигаться дальше. Железные кони бьют копытом, пружина дороги туго выстреливает где-то внутри, и путеводный клубок снова катится в холмы – туда, где, быть может, мы сможем однажды догнать и найти его, место, где кончается Радуга.

Только нам все больше кажется, что у таких историй и у таких путешествий не бывает финальной точки и финишного флажка, окончание всегда становится предисловием для новой истории – и для нового маршрута. И там, где кончается радуга, Радуга, на самом деле, только начинается.

- Россия! Гагарин! – кричат нам из окон школьники.

(c)Наталья Белова
Экспедиция проходит в рамках
проекта "Шаг в сторону". Сайт проекта >>